— Что-то вроде того… Я понимаю, что ты тоже неспециально это сделал, что все это произошло случайно. Я здесь не при чем.Понимаешь, я здесь не при чем…

Наши с Яковом взгляды встретились, и я не знаю, скольковремени мы друг на друга смотрели. Пристально, пронзительно, проникновенно,даже не думая отвести глаза.

— Яков, извини, что так получилось, — наконецзаговорила я. — Конечно, я понимаю, что тут просто глупо приноситькакие-то извинения. Но мне больше нечего сказать. Я не хотела. Понимаешь, я нехотела… — щебетала я, пятясь к выходу.

Яков поднял пистолет и наставил его на меня. Я как-то глупоулыбнулась, меня затошнило, закружилась голова. Казалось, еще немного, и я,потеряв сознание, упаду на бетонный пол рядом с Зоей. Посмотрев на Яковажалостливым взглядом, я тихонько всхлипнула и еле слышно произнесла:

— Я должна уйти. Я здесь не при чем… Я сожалею… Оченьсожалею, но дай мне уйти… Пожалуйста…

— Если ты сядешь за руль моей машины, я убью тебя прямоза рулем, — сказал Яков каким-то глухим голосом.

— Хорошо. Если ты не даешь мне машину, я пойду пешком.В конце концов, в том лесу, где ты живешь, должен же хоть изредка проезжатькакой-то транспорт. Тут же соседи наверно живут. Они же не пешком ходят… Ещераз извини, что так получилось. Извини…

Я шла в сторону выхода на ватных ногах и каждый последующийшаг давался мне с огромным трудом. Я старалась не оборачиваться, потому чтооставила позади себя страшную картину, очень даже страшную. Я оставила позадисебя горе и смерть… Я шла бесшумно, с трудом переставляя свои длинные, красивыеноги, обтянутые модными джинсами. Я шла и думала, что я ни в чем не виновата… Япросто приехала в Москву из глухой провинции… Я просто хотела в ней жить…Хотела стать известной моделью и покорить весь мир… Я просто хотела…

Я шла к выходу и чувствовала, как меня охватывает страх, онсковывает меня изнутри, плотно держит в свих тисках. Я шла и знала, что позадименя стоит человек с пистолетом, который может выстрелить мне в спину в любуюминуту. Просто нажать на курок и просто выстрелить…

— Стой! — послышался сзади голос Якова. —Стой, я сказал! Стой!

Но я не остановилась. Я шла. Медленно, неуверенно, но я шла.Я хотела только одного. Как можно быстрее покинуть пределы этого дома и какможно быстрее перестать быть причастной к тому, что в нем произошло. Я незнала, откуда у меня появлялись силы, чтобы идти, но я шла.

А затем… Затем раздался странный щелчок, мои ногиподкосились. Какая-то странная боль, пронизывающая мою правую ногу. Я упала иуже ничего не слышала. Абсолютная тишина.

Возможно, я потеряла сознание… А может быть, я уже умерла?Но почему-то я увидела тот мрачный дом, который остался в моем поселке,колхозное поле, вдоль которого я любила гулять. Тогда мне казалось, что у менявырастают крылья, мне хотелось воспарить и далеко улететь. Это было ужасно —знать, что у тебя растут крылья, а ты гуляешь рядом с колхозным полем. Японимала, что больше так не может продолжаться, потому что я не родилась такойбескрылой, как мои односельчане, у меня есть крылья. В такие моменты меняохватывала невыносимая тоска по будущему, которое еще не наступило. Я хотелапрожить счастливую жизнь, полную достатка и ярких впечатлений. Чтобы эта жизньпрошла вдалеке от этого колхозного поля и никогда, ни на минуту не напоминалабы мне о нем. Я вспомнила свою мать, которая всегда ругала меня за то, что ячрезмерно люблю себя и собственную жизнь. Тогда я научилась делать вид, чтослушаю все ее упреки, но пропускала их мимо ушей. Когда я часами простаивала узеркала, мать раздраженно хлопала дверью и уходила на ферму. А я смотрела насвое отражение и размышляла о том, что с такой внешностью, как у меня, могусводить мужчин с ума, что я могла бы быть кинозвездой или, на худой конец,отличной манекенщицей. Мать, вернувшись с фермы, говорила, что во мне нетничего особенного, но я знала — она не права и говорит так только потому, что унее нет крыльев. Я всегда была особенной.

Потом вспомнился отец, грубый, неотесанный, жестокий мужик,любивший выпить и выругаться матом. Временами он искоса поглядывал в моюсторону и злился, что во мне нет ничего деревенского. Выпив стопку, другую, онобзывал меня шлюхой. Злилась ли я на него когда-нибудь? Не знаю. Наверноетяжело злиться на человека, который принадлежит к другому миру, к тому самомумиру, в котором ты никогда не хотела бы остаться, в котором для такой, как ты,просто не было места…

Затем я вспомнила себя, такую молодую и уже такую одинокую…Я вспомнила, как я лежала на железной кровати у себя дома, свернувшиськалачиком, и мечтала. Я не гасила ночник, потому что очень боялась темноты.Темноты и мужчин… Соседские дети и одноклассники всегда считали меня довольнозамкнутой и конечно же были правы. Чем старше я становилась, тем большезамыкалась в себе. Когда пьяный отец в очередной раз набрасывался на меня сосвоими пьяными претензиями, я тупо смотрела в окно, а потом срывала с вешалкиверхнюю одежду и убегала на улицу. Я шла к реке, садилась на берегу, кусалагубы, всхлипывала и отчаянно вытирала слезы платком.

А затем… опять пустота. Гнетущая пустота. Навернодействительно умерла, меня больше нет. Какая глупая, нелепая смерть! Приехала вМоскву, чтобы стать известной, и… умерла. Я увидела себя со стороны. Бог мой, аведь никогда раньше я не видела себя со стороны! Увидела, как я лежу нахолодном бетонном полу, совсем недалеко от того места, где лежит Зоя, и недвигаюсь. А надо мною летает смерть. Я даже чувствую ее шуршание. Я боюсь нанее посмотреть, и жмурю глаза. Хотя… хотя мне невыносимо хочется на неепосмотреть, чтобы узнать, есть ли у нее крылья, умеет ли она летать…

Открыв глаза, я увидела, что лежу в небольшой комнате безокон. Горел один-единственный ночник. Небольшая, очень узкая кровать,застеленная довольно симпатичным постельным бельем, темно-синие обои сзолочеными узорами, дорогая мебель. Все говорило о том, что я лежу не вкаком-то подвале, где бегают тараканы и крысы, а в нормальной, со вкусомобставленной комнате, где отсутствует только дневной свет. Это очень странно,когда в комнате нет окон…

Я попробовала сесть, но почувствовала довольно сильную больв ноге. Превозмогая боль, я все же села и увидела, что моя нога вполнепрофессионально забинтована. И тут меня охватил ужас. Страшный, леденящий ужас.Я напряглась и попыталась вспомнить все, что произошло за последние сутки. Богмой, да в меня же стреляли! В меня стреляли, стреляли — завертелось у меня вголове. И я думала, что меня уже нет. А оказывается я жива. Я просто была безсознания.

Неожиданно дверь открылась, и в комнату вошла пожилаяженщина в строгом синем платье, в белоснежном фартуке. Она принесла поднос, накотором стоял фарфоровый чайник и чашка.