Выпроставшись из теплого одеяла, Жюльетта переступает через свою рассыпанную маленькую жизнь и смотрится в большое вычурное зеркало над камином. Ей хотелось бы проснуться стройной и загадочной. Но она видит женщину с непослушными кудрями цвета красного дерева и пышными формами.

Его ли я размерчика?

Он ищет в мобильном сообщение: «Всего двадцать часов до знакомства с вами. Я затаил дыхание. Зузу».

– Тронешь ли ты мое сердце, Зузу? – шепчет она своему телефону, кривя губы… – Уйдем ли мы с места встречи рука об руку?

Огромную надежду возлагает она на этого Зузу, как если бы он был последним мужчиной на земле. Ей не надо больше ни временного спутника, ни мужчины по мерке, который заполнил бы пустоту в ней до миллиметра. Не надо гигантского в мечтах и крошечного в жизни. Не надо встречи двух нетерпений. Самцов с твердым членом и зыбкими обещаниями. Ночей без завтрашнего дня. Она больше не хочет быть проходным двором. Хочет остановиться в своей безумной гонке, убрать подальше чемоданы. Просыпаться рядом с одним и тем же мужчиной каждое утро. Раздвигать занавески и говорить своему милому: «Что будем делать сегодня?» Возвращаться домой, где он ее встречает вопросом, как прошел день, и задавать ему тот же вопрос. Пусть будет несовершенный мужчина, пусть будут ласковые слова, нежные жесты. Что дальше – не угадать. Она ничего не хочет знать насчет откровений, клятв, удара молнии под симфонический оркестр, прекрасной истории любви в красках. Она хочет увидеть начало фильма, а не финальные титры.

Довольно умствовать, быстро под горячий душ.

Оставляя дорожку капель на полу, Жюльетта бежит через всю квартиру, чтобы взять со стула полотенце, и долго вытирается, закрыв глаза. Чистый мягкий хлопок всегда действовал на нее успокаивающе.

Она вспоминает советы Королевы: «Только не что-то новое».

Мне пришел в голову мой старый спортивный костюм, но в нем можно подумать, будто у меня 48-й размер.

Она надевает свое любимое белье, старые джинсы, шелковую блузку мандаринового цвета, пожалованную ее королевским величеством, очень надеясь, что блузка принесет ей удачу, расчесывает волосы.

Как бы то ни было, через три минуты от меня уже ничего не будет зависеть.

«А сейчас славные парни из Muse исполнят Feeling Good[63]. И вам того же желаем, тем более что сегодня пятница», – весело мурлычет голос диктора.

Жюльетта улыбается. Эта песня – знак, что свидание пройдет хорошо. К тому же сегодня не просто пятница, а День святого Константина.

Подхватив свою большую сумку, она швыряет туда вперемешку еще две туники, тюбик губной помады, флакон духов, тетрадь, три шариковые ручки, телефон, плитку шоколада. Смотрит на десятки пар туфель, сваленных в кучу на полу, колеблется между бежевыми и черными, выбирает те, что больше всех удлиняют ноги, – красные босоножки на невероятной высоты каблуках, женственные и неудобные, сказал бы Макс.

Потом берет с камина открытку с заснеженными горами Раджастана, пришедшую вчера. «Это не мы совершаем путешествие, это путешествие нас вершит, создает и творит. Ганеша, Шива и все здешние боги сопровождают меня. В этой стране люди сплетают гирлянды из жасмина, чтобы почтить своих божеств, а я сплетаю гирлянды из благодарности, думая о тех, кого люблю. Yanike Shandoshan hano: I’m happy! Я счастлива! Не волнуйся, моя Жюльетта, это не мистический бред. До встречи через три месяца. Целую. Карла».

Жюльетта сует открытку в сумку, набрасывает кардиган, трогает, выходя, мезузу, которую повесила на притолоку входной двери в день своего приезда, спускается на два пролета, поворачивает назад, возвращается в квартиру, бросает в сумку сланцы, хлопнув дверью, сбегает по лестнице, забывает закрыть за собой калитку и, обернувшись, бросает взгляд на дом.

Прощайте, девочки! Лично я не хочу ставить крест.

У Симоны запланировано на сегодня два дела: отдать в чистку большую скатерть Королевы и встретиться с сыном – ей хочется с ним поговорить. Уже несколько дней она об этом думает. С утра она трижды проходила мимо витрины прачечной, где работает Диего. Теперь, воспользовавшись моментом затишья, входит.

Перед ним большая стопка белья. Он видел, как она вошла. И по ее натянутому виду и чопорной походке догадывается о цели визита.

– Здравствуй, сын.

– Привет, мам.

Обычно она зовет его Пиупиу, но для серьезных разговоров в ход идет всегда «сын».

– Мне грустно.

– Я работаю. Сама видишь.

– Не беспокойся, я не спешу.

Симону не назовешь классической матерью. «Маргиналка», говорит Диего, когда злится на нее и хочет уколоть. «Как, по-твоему, я могу встать в строй с таким примером перед глазами?»

Она таскала его с собой повсюду; вместе они переезжали, вместе делали ремонт в новых квартирах, меняли работу, затягивали пояс в конце месяца, запоем читали и иногда выкуривали по косячку. Они лаются порой, но любят друг друга.

И она не может быть с ним в ссоре слишком долго. Поэтому всегда делает первый шаг. Он-то – порох, да и поупрямее. Аргентинская кровь.

Присев на пластмассовый стул, она смотрит, как он работает. Движения его точны и размеренны. Когда он разгружает машину под номером семь, низко склонившись над корзиной, она не выдерживает:

– Ты все еще злишься на меня?

– Да.

– Давай поговорим.

– Сейчас не время.

– У тебя всегда не время.

Ей хочется помочь ему разгружать машины, но предложить она не решается. Смотрит на него и ждет.

Она всегда недоумевала, как это ей, с ее заурядной внешностью, удалось произвести на свет такого красавца. С некоторых пор ей трудно смириться с приближением шестидесятилетия.

Никому и в голову не придет, что они мать и сын, думает Симона. Она – с серыми, коротко остриженными волосами, ненакрашенная, в мужских брюках и поглаженной на скорую руку рубашке, в кроссовках, все это ее не молодит. Он – в джинсах, ладно сидящих на бедрах, в белой футболке с прорехой на локте. Он похож на сексапильного англичанина, раздевающегося посреди прачечной под ошеломленными взглядами домохозяек в рекламе «ливайсов-501». С непокорной прядью, падающей на блестящие черные глаза, он красив естественной красотой. Породистый жеребец, весь в отца.

Он садится наконец на стул напротив нее, между сушкой и гладильным валком.

– Ни одну мою подружку я не могу привести к матери. На этот раз с Лорой у меня серьезно. Я не хочу ее потерять. А ей это покажется странным.

«Лора думает, Лора говорит, Лора готовит киш как никто». Мнение Лоры становится важным, думает про себя Симона. Когда она впервые увидела, как сын смотрит на женщину с восхищением, что-то странно торкнуло у нее в районе пупка.