Смотрела и ничего не чувствовала. Мне казалось, что я ничто, которое смотрит на ничто. Я не замечала осыпающуюся с оконной рамы белую краску, или оставленные мной на подоконнике чернильные пятна, или пейзаж с солнцем и небом за стеклом.

Предо мной было окно. Из которого я могу выпрыгнуть. Я не пошевелилась, когда зазвонил будильник. Я просто продолжала смотреть и прикидывать, сколько займет полет.

Август,

я как раз собиралась переступить порог кабинета химии, когда достала схему рассадки учеников и остановилась как вкопанная. Меня решили посадить между Генри Джорданом и тобой. Я подняла голову. Я видела его коротко стриженный затылок и твою лохматую каштановую гриву. Мне придется сидеть рядом с новичком (я знала всех в классе, кроме него) и моим бывшим лучшим другом, с которым мы развелись, когда мне было двенадцать.

Я была уверена, что боги (если они существуют) хотели меня наказать.

Ты обернулся на дверь и улыбнулся. Такие улыбки должны быть объявлены вне закона.

Последние пару лет я старательно тебя избегала. Я не обращала внимания на работы, которые ты рисовал для выставок, игнорировала подброшенные тобой в мой шкафчик записки, не реагировала на твое имя, когда оно всплывало в разговоре. Я оградилась от тебя. И мне так было гораздо легче. Глупо было рисковать и пускать тебя в свою жизнь – отец всегда заглядывал мне через плечо, готовый ударить. А так мне хотя бы ничего не угрожало.

Этим я себя и утешала. Но потом ты улыбнулся мне, сидя за партой на химии, и я больше не могла тебя игнорировать. Во-первых, ты будешь моим партнером по лабораторным до конца года. А во-вторых, за то время, что я пыталась тебя избегать, ты стал кем-то новым, кем-то… прекрасным. Я отругала себя за эту мысль. Твои волосы стали длиннее и теперь спускались до подбородка. На лице у тебя появилась щетина. А твои глаза, эти серые глаза, каким-то образом стали еще больше и теперь, казалось, могли вместить целый мир.

Перестань мне улыбаться! Я так и стояла на пороге. Превратилась в нелепое препятствие на входе, и людям приходилось протискиваться мимо меня. Ты встал и жестом пригласил меня занять мое место. Я отвернулась туда, где никто не улыбался.

– Элли Уокер! – сказал ты, продолжая улыбаться, когда я наконец подошла к парте.

– Август Мэттьюс. – Я кивнула в знак приветствия. Ты казался чересчур ярким и цветным. Для меня это было слишком, и мне хотелось затемнить тебя, как фото в Инстаграме.

– И Генри Джордан, верно? – обратилась я к мальчику с короткой стрижкой, сидевшему на другом конце парты.

Услышав свое имя, он вздрогнул, посмотрел на меня и нервно помахал рукой. Я улыбнулась и внезапно почувствовала к нему симпатию. Просто потому, что он казался таким же неуверенным и испуганным, как я.

Я пролезла на свое место и глубоко вдохнула. В моей груди не возникло тяжелого, сдавливающего ощущения, не поселилась тоска, которая часто преследовала меня, куда бы я ни шла. И хотя бы за это я была благодарна.

– Ого, Генри. Тебе удалось вытащить улыбку из вечно угрюмой Элли Уокер.

Твои слова заставили Генри улыбнуться мне. Это была добрая улыбка щеночка. И я снова улыбнулась. Я чувствовала, что ты наблюдаешь за нами, отводишь назад плечи, стучишь костяшками пальцев по крышке парты.

– Итак, – сказал ты нарочито громко, – выпускной класс. Какие у вас планы?

Очень сложно разговаривать с кем-то, если ты не настроена говорить. Еще сложнее общаться с тем, кого ты намеренно избегала несколько лет. Мой ответ прозвучал бы вымученно и нелепо. Какая тебе разница?

Первым отозвался Генри:

– Я готовлюсь поступать на медицинский.

– Ого, – сказала я. – Впечатляет.

Еще одна щенячья улыбка в ответ. Мне вдруг захотелось погладить его по коротко стриженной головке.

– Я хочу пойти на бизнес-факультет.

Ты сидел, вытянув под партой ноги. Тебе было семнадцать лет. Твой голос стал грубее, чем в детстве, но все же был до боли мне знаком, как шепот воспоминания. Я моргнула и посмотрела на тебя из-под завесы моей челки.

– Бизнес, – повторила я.

– Ага, бизнес, – подтвердил ты. Тебе было странно и неловко слышать недоверие в моем голосе.

Я снова моргнула.

– Не… художественный факультет?

Ты пожал плечами. Мне вдруг показалось, что меня предали. Выбор был нелогичным и откровенно глупым.

Ты же был мальчиком-повелителем мазков и цветов, художником, создающим картины, в которых мне хотелось остаться жить. Я вздохнула. Я тебя совсем не знала.

– Оригинально, – в конце концов сказала я.

Ты посмотрел на меня с притворной обидой. Я так давно не ловила на себе этот взгляд. Мне почудилось, что мое сердце разорвется и выпрыгнет на парту, устроив между нами кровавое месиво.

– Ох, понятно, дорогая Элли. Ты пытаешься смертельно меня ранить, нанеся удар по моей гордости. Увы, ты уже делала нечто подобное – но вот он я, все еще стою на ногах.

– Сидишь на стуле.

– Что?

– Ты сидишь.

Я попыталась не заострять внимание на том, как ты сказал «ты уже делала нечто подобное», и решила рассказать о своих планах.

– Я еще не знаю, чем хочу заниматься, но… – Я сделал паузу. Я никогда не произносила это вслух. Только лишь писала об этом в своих дневниках. Но в этом году, как ни крути, придется много говорить о будущем, и я решила начать: – Я хочу быть писателем.

– Писателем, – повторил за мной ты, но в отличие от моей реакции на твои планы на будущее в твоем голосе не было ноток разочарования.

Тем не менее мне хотелось забрать свои слова обратно. Спрятать свою мечту. Укрыть ее от осуждающих взглядов. Но было не похоже, чтобы ты осуждал меня. Казалось, ты пытался сложить вместе части пазла.

– Очень мило, – сказал Генри. – Типа журналиста?

Я отрицательно покачала головой и постучала ногой по линолеуму. Я была в своих исписанных кедах. На них уже почти не осталось свободного места.

– Нет, типа автором романов.

Генри собирался что-то сказать, но ты перебил его:

– О чем ты будешь писать?

Пишите о том, в чем вы хорошо разбираетесь. Такой совет я когда-то вычитала в книге, и меня тут же накрыло волной холода, неуверенности и растерянности.

– Я хочу писать о сломанных вещах, – тихо ответила я.

Ты вдруг посмотрел на меня очень серьезно. Твои брови поползли навстречу друг другу и вверх, напоминая двух гусениц, пытающихся взлететь с твоего лица.

В класс вошел мистер Джеймесон – десять тысяч ватт научного энтузиазма. По пути он постучал по скелету и чуть не врезался в учительский стол.