Но когда Бритни швырнула им в меня на уроке анатомии, оно уже не казалось нежным.

– Смотрите, это Элли! – сказала она и хохоча показала пальцем на скелета по имени Карл, который был вывешен перед классом и одет в шляпу-цилиндр и галстук-бабочку. Другие девочки посмотрели сначала на скелет, потом на меня и начали смеяться.

– О боже! И правда!

– Заткнись, Брит, – сказала я почти что шепотом.

Мы были в седьмом классе – в этом возрасте все кажется нелепым, – и меня считали неудачницей за то, что за лето я не превратилась в куклу Барби, разгуливающую в слишком откровенных нарядах. Я все так же носила джинсы с дыркой на коленке, футболку и дешевые кеды. К тому времени я уже купила себе белые «Конверсы» и даже начала на них писать, но прятала их под кроватью, потому что они были мне слишком велики.

Я выросла, но не в районе груди и бедер, а вверх. Я была очень высокой. Выше всех моих одноклассниц. И я боялась, что из-под моей одежды, которая стала мне мала, будет выглядывать то, что я бы не хотела демонстрировать. Поэтому первые несколько недель сентября я носила мамины рубашку и купленную в супермаркете футболку с надписью: «МАМЫ РУЛЯТ». Все это было мне очень велико. Я скучала по своим футболкам с музыкантами, но я в них больше не влезала. И хотя другие девочки оголяли плечи и животы, я так не делала. Не могла.

Я чувствовала себя серой мышью и больше всего хотела стать невидимой.

Август, ты был таким умным, искрящимся и ярким. Буквально. Ты начал писать картины, и на твоих джинсах появились брызги желтой, красной и зеленой краски. Ты был цветным пятном в моем сером мире, и мне это нравилось. Даже твои рисунки ручкой и углем казались более живыми, чем я.

Я хотела жить в твоих картинах. Твои родители знали, что ты любишь искусство. Но они не знали, что в будущем ты хотел поступать на художественный факультет. Они не знали, что твои мечты написаны разноцветными мазками кисти. А я знала.

Девочки продолжали смеяться, а потом Бритни сказала:

– Август прав, тебя нужно было назвать Скелет.

Я развернулась и посмотрела на тебя. Очевидно, ты спасешь ситуацию. Все исправишь. Твои глаза-блюдца посмотрели на меня, моргнули, и, заикаясь, ты проговорил: «Нет, я – я имел в виду…»

А потом ты перевел взгляд на Бритни и не произнес больше ни слова.

Видишь, даже он больше не станет тебя защищать. Ты одна. И всегда будешь одна. От этих мыслей было не убежать.

– Спасибо, – выдавила я, обращаясь к тебе. Я была так рада увидеть тебя после летней разлуки, но, видимо, для тебя это было шуткой.

После урока ты подошел к моему шкафчику.

– Элли, прости меня. Я должен был…

– Ой, не надо, Мэттьюс. – Я не смотрела на тебя. Многое может измениться за лето. За день. В мгновение ока. Я не пыталась удержать то, что ускользает от меня. – Мне не нужна твоя помощь.

Я позволила обиде поселиться в моем сердце. Я думала о том, что Август, который был моим другом, не стал бы просто сидеть на своем стуле и мямлить нечто невразумительное перед лицом великолепной Бритни. Старый Август меня бы выручил.

А ты нет.

После этого случая ты продолжал приходить к моему шкафчику. Ты пытался передавать мне записки в классе. Ты рисовал для меня картинки, а я их выбрасывала.

В моем мире стали преобладать серые оттенки, и в нем не было места для твоей яркости. Мне не хотелось знать, как ты ходил на свидания и целовался с красивыми девчонками. Мне не хотелось быть рядом, чтобы ты смог оставить меня позади и пойти дальше.

По крайней мере, я так думала. Поэтому я сделала все, чтобы связывающая нас нить оборвалась.

В качестве последней, отчаянной меры ты попросил своего друга поговорить со мной, и в конце концов я написала тебе записку:

Я не разговаривала с тобой до конца девятого класса.

* * *

Сейчас я искренне не могу вспомнить, чтобы мы с тех пор перебросились хотя бы парой слов.

Но ты на нашем любимом мосту и очень пьян.

Я вспоминаю, как мы преклоняли поцарапанные коленки, чтобы связать себя узами священной дружбы. Я помню твои губы. Еще одно воспоминание щекочет мое сознание, но я не могу воспроизвести его. Твои губы на моих. Губы, которые заставили меня почувствовать себя яркой, цельной и обновленной.

Я вздыхаю и наклоняюсь к тебе. Все ближе и ближе. Мои губы рядом с твоими. На расстоянии вздоха. В миллиметре от прикосновения.

И пока я рядом с твоим лицом, ты выдыхаешь, и этот выдох напоминает что-то среднее между рыком и вздохом. Я думаю о том, как мышцы горла могут воспроизводить существующие звуки и создавать новые, имеющие особое значение. Дыхание, заставшее в той или иной эмоции и несущее ее с собой.

Я не отхожу от тебя. Я наблюдаю за тем, как твои мышцы сокращаются под футболкой. Твое дыхание так близко – если бы я стояла перед тобой живая, моя челка бы разлеталась. Одно могу сказать наверняка – внутри у меня все звенит, трепещет, и я чувствую себя проснувшейся и до головокружения живой.

Я не решаюсь дотронуться до тебя, разрушить иллюзию и снова превратиться в бестелесного призрака, признаться, что ты, со своими бездонными серыми глазами цвета шторма, который может сбить меня с ног своими волнами и унести далеко-далеко, смотришь не на меня, а сквозь меня. Ты снова рычишь-вздыхаешь и отклоняешься, прижимаешься спиной к стене, съезжаешь по ней и неуклюже плюхаешься на пол. Ты сама изящность. Но не сегодня.

Злость прошла. И я замечаю в твоих глазах нечто, напоминающее отчаяние, тоску. Безумие. Меня это пугает. Потому что я знаю, что ты хочешь сделать. Я прошла через это… и уже это сделала. Ты встаешь и быстро уходишь. Ты хочешь потерять себя. Отпустить. Я оглядываюсь по сторонам, и мое дыхание замирает. Все вокруг вдруг начинает выглядеть слишком острым и опасным, и я хочу запереть тебя в твоей комнате, чтобы обезопасить.

Но я не могу.

Ты достаешь из кармана небольшую сумочку на молнии – в ней лежат таблетки. Ты стоишь, покачиваясь. Ты берешь еще одну бутылку пива, высыпаешь таблетки в рот и запиваешь их несколькими большими глотками. Пиво капает у тебя с подбородка.

Ты спотыкаешься, цепляешься за сломанные ветки и падаешь на колени. Ты ползешь вперед, и тебя рвет в зеленые заросли травы. Таблетки вышли – как мне кажется, – но ты продолжаешь жадно глотать воздух и давиться слюной. Ты не похож на себя, и на тебя страшно смотреть. Мне и в голову не приходило, что ты можешь выглядеть так неприятно, но сейчас я это вижу своими глазами.

Ты хохочешь и машешь руками в воздухе, словно не понимаешь, смешной ли воздух вокруг тебя или страшный. Может, из тебя вышли не все таблетки? Я замечаю перемену в твоих глазах… как будто ты видишь что-то, чего нет на самом деле. Ты резко садишься и отползаешь назад. С выражением ужаса на лице.