– Садись, – грубо бросила главврач санитару, указывая на деревянный стул, стоящий перед ее массивным столом, сделанным где-то в семидесятых.

– Ничего, я постою.

– Садись! – надавила эта баба, и он сделал так, как она велела.

– Почему ты до сих пор не переоделся, Вестовой?! Сколько сейчас времени, Вестовой?! Я тут одна должна за всех работать, Вестовой?! Когда ты переложишь плитку в пищеблоке, Вестовой?! Почему опоздал? – нервно бросила она, схватила со стола пачку сигарет, закурила и откинулась на высокую спинку кресла.

Вестовой выдохнул. Еще немного, и он не сдержался бы. Доведет его когда-нибудь до греха эта тварь.

– Корова пала. Надо было прибрать там.

– Почему ты врешь?! – снова стала долбать она. – Что ты все время изворачиваешься?! Тебе надоело работать у меня, да?!

– Ничего не надоело. Пока жгли… – Он поздно понял, что брякнул лишнего, потому как не собирался распространяться о случившемся.

– Кого ты жег? Корову, зачем? Ты врешь! На сеновале девку щупал.

Тут Вестовой понял, что ему хочется положить на нее по полной программе.

«Да на тебе, сука, переваривай».

– Потому и сжег, что эта корова сперва сдохла, потом ожила и съела мою собаку.

Жаль, никто не видел того, что приключилось дальше.

Серафима рванула вверх с тягой межконтинентальной баллистической ракеты, аж толстые коленки мелькнули над крышкой стола. Но топливо в ней сразу кончилось, и злобная бестия рухнула обратно.

Селектор, наследство советской эпохи, работал вполне исправно. Именно поэтому она орала в него, выдавала на выходе сто двадцать децибел. Да, прямо как в машинном отделении подводной лодки, на которой пришлось служить Вестовому в молодости.

– Иртышный, идите сюда! Доктор, ко мне немедленно! – Она снова уставилась на санитара. – Я долго терпела вас, Вестовой! – Когда Серафима кипела, она частенько срывалась на «вы». – Вы у меня из работника превратитесь в пациента!

Не успела она заткнуться, как в кабинет медленно и размеренно вошел стройный, не особо высокий молодой мужчина. Это был Аркадий Петрович Иртышный, единственный дипломированный специалист в этом богоугодном заведении. Хорошо, что его кабинетик располагался прямо тут, за стенкой.

– Вот! – взвыла она и ткнула в санитара накрашенным толстым пальцем.

– Добрый день, – спокойно поздоровался худощавый подтянутый врач и как ни в чем не бывало протянул руку Вестовому.

Егору Федоровичу сейчас поддержка была нужнее, чем воздух. Он быстро поднялся и вцепился в протянутую руку.

Демонстрация мужской солидарности не могла понравиться Горгоне.

– Расскажите еще раз ему!.. – Она старалась успокоиться, что давалось ей с трудом.

Иртышный спокойно прошел по кабинету до окна, посмотрел во двор.

– А дядя Саша все метет, – сказал он.

– Ты говори, Егор!.. – Карпатова заскулила от бессилия.

Доктор повернулся, отбросил челку пепельных волос и улыбнулся уголками рта.

– Егор Федорович, подождите, пожалуйста, в коридоре.

Серафима повернулась к молодому доктору, и ее зеленые глаза сверкнули.

Дважды просить Вестового не пришлось.

Как только он закрыл дверь, за ней послышался томный женский вздох.

Вестовой вышел на улицу, закурил, угостил дядю Сашу, тут же подошедшего к нему.

Минут через пятнадцать к лавочке в яблоневом саду, где грустил о своей доле простой деревенский мужик и задумчиво сидел пожилой молчаливый дворник, подошел доктор, слегка взъерошенный и заметно уставший.

– Не волнуйтесь, Егор Федорович, пожар потушен, – сказал он.

– Ага, белой пеной. – Вестовой вяло улыбнулся. – Как же она орет! Еще немного, и я бы ее…

– Угу, – спокойно пробурчал доктор, присаживаясь рядом. – Громко до неприличия.

Дядя Саша тут же поднялся с лавки и серьезно заявил, что втроем сидеть на одной линии нельзя.

Иртышный поспешил с ним согласиться и ровным тоном предложил дворнику очистить листву у деревьев, находящихся в глубине сада. Тихий псих получил новую, буквально фантастическую идею, тут же подхватил свои грабли и отправился на трудовые подвиги. Иртышный откинулся назад, затянулся, запахнул куртку на тонкой подкладке и поднял голову к осеннему свинцовому небу.

– Так в чем был сыр-бор?

Егор не слишком контролировал себя, Егор прикусил губу, но после некоторой паузы подобрал самые правдивые слова:

– Моя корова съела мою же собаку.

Иртышный отвлекся от неба, скосил глаза на санитара.

– Я слышал выстрелы в деревне. Ты, что ли?

– Нет, охотника позвал. Ковальски, может, знаешь?

Иртышный отрицательно покачал головой и сказал:

– Я же с Кыштыма сюда катаюсь. Стало быть, пришлось вам корову пристрелить… – Иртышный не закончил предложение, сделал паузу, оставил неопределенность, желая вытянуть из собеседника подробности.

Егору хотелось рассказать, поделиться. Невероятное же дело.

– Ожила она.

– Кто? Собака?

– Нет, корова.

Доктор перестал балдеть и вернулся в реальность. Тот человек, который хоть раз видел, как психиатр общается с пациентами, должен запомнить его рабочую маску. Взгляд в никуда, спокойный тон, практически полное отсутствие жестов и вместе с тем постоянный контроль за поведением своего подопечного.

Вестовой тут же отсел от врача на метр, благо лавка длинная.

– Что? Думаете, я свихнулся?

Доктор аккуратно, двумя пальцами взял бычок, занес его над урной, стоящей рядом, и отпустил. При этом он на мгновение повернулся к Вестовому затылком, что говорило о высочайшей степени доверия. После фразы о том, что корова ожила, Егору уже не могло казаться, что Иртышный воспринимает его как здорового человека.

– Это правда! – воскликнул он так, как будто собирался убедить учителя начальных классов в том, что гномики действительно существуют и мешают делать домашнее задание.

– Егор Федорович! – Доктор поднялся и посмотрел на растерянного санитара. – Может быть, по чашечке чая в моем кабинете? Холодно тут.

– Мне, наверное, надо еще раз зайти к Карпатовой.

– Забудь, – небрежно бросил психиатр и первым пошел к крыльцу.

Вестовой сидел в мягком кресле, занимавшем чуть ли не половину кабинета Иртышного. Врач устроился напротив, в таком же. Между ними стоял маленький журнальный столик, на котором парили две чашки черного чая с мятой. Тут же были сушки и свежее малиновое варенье.

Доктор отхлебнул чайку, взял в руки блокнот и сказал: