– Ну надо же… – недовольно пробурчал Кривсун, опершись на палицу и мрачно глядя на распростертого под ногами недоволка. – В моей харчевне – и такое. Это ж так посетители ходить не будут!

Маржичка тяжко вздохнула, покачала головой:

– Это ж сколько теперь прибираться! Ох, окаянные! Все полы перемыть, полки оттереть, столы, стулья… Ну, я их!

– Да уж, работки у вас теперь по горло, – мрачно отметил я и присел возле недоволка.

Попытался разглядеть, но всю тушу окутало странным волокнистым туманом. Нахмурился и прикрыл глаза. Истинное зрение обо жгло внутреннюю сторону век, и я чуть не зашипел от боли. Расслабился, давно им не пользовался.

На полу лежал человек. Сгорбленный, оборванный, немолодой. И, судя по всему, давно уже потерявший жизнь. Кокон чар, окутывавший его с ног до головы, отталкивал, заставляя брезгливо морщиться. Нехорошие чары, страшные. Из таких обычный человек не выпутается.

Рядом кто-то прокашлялся. Я открыл глаза и повернул голову. Возле меня сидел волколак и принюхивался.

– Не умрунские чары, – сказал он. – Ты видишь то же, что и я?

Зрение у волколаков не в пример лучше, чем у многих. Могут они побольше нас, имея звериный дар. А потому и истинная суть вещей от них не скрывается.

Я молча кивнул, искоса разглядывая собеседника. Внушительный такой волчара, левое ухо разорвано, шрамы на морде. Но желтые, почти янтарные глаза смотрели задумчиво и чуть отстраненно.

«Неглуп», – определил я.

– Откуда бы? – задал вопрос, не особо надеясь на ответ.

Истинное зрение свернулось, давая понять, что не желает участвовать во всем этом безобразии.

– Не сверху, – протянул волколак. – Они там таким не балуются. Человеческие чудесники да колдовки по-другому работают.

Вижу, что по-другому. Только вот от этого не легче. Надо бы хоть пробу плоти взять да дома попробовать разобраться.

– Нет, ну в моей харчевне, а! – бурчал рядом Кривсун. – Загадили, как хотели! Это ж кому в голову пришло такую свору выпустить?

– Да не свора это, – мрачно возразил я.

Рука снова заныла, я поморщился. Так, пора уже уходить, и без того задержался. Очень надеюсь, что не сработает добрый умрунский обычай: покойники помирают да восстают снова.

Я протянул руку, которую тут же обволокло тьмой, а ногти вытянулись, превратившись в цепкие когти. Отсек кусочек плоти недоволка, завернул в поданное Маржичкой полотно и сунул в карман. Подумал и на всякий случай припорошил заклятием заморозки. Так уж точно сохраннее будет.

– Ну, спасибо за прием, – отрешенно сказал и поднялся на ноги.

– Да и мы пойдем. – Волколак огляделся в поисках своих товарищей.

Однако тех как ветром сдуло. Ну и верно, нечего тут сидеть: того и гляди еще кого нелегкая принесет.

– Идите уж, – буркнул Кривсун. – Мне тут теперь работы по горло. Маржичка, где у нас телега? Сейчас выгружать будем!

– Идем, – хмыкнул волколак и подмигнул мне.

Я покачал головой, но задерживаться не стал. Не хватало еще, чтобы припахали к уборке. Это дело во имя чужого блага я как-то не очень одобряю.

Но стоило только сделать шаг за порог, как воздух исчез из легких, виски страшно сдавило, а перед глазами все заполонила непроглядная тьма.

А потом вдруг резко все прекратилось. Я чуть пошатнулся и огляделся. Так, кажется, в «Умряге» было еще ничего, там хотя бы не так холодно. А тут… под ногами белый камень с серыми ветвистыми прожилками. Стены гладкие и… холодные, так и веет морозным днем, который вдруг явился среди жаркой осени. С потолка свисали подобные горному хрусталю капли и шипы, грозящие в любую минуту упасть на голову. Мне это совсем не понравилось, однако спрятаться было негде.

По полу, если его так можно было назвать, пополз серебристый туман.

«Говорила мне мама, – подумал я, – иди на землю, помогай братику искать невесту. Но нет же… дела! А теперь не просто дела, теперь котомка с неприятностями, знаете ли».

Туман пугливым зверьком замер у моих ног, вытянулся стрункой, осторожно коснулся носка сапога. Замер, словно раздумывая, что делать и нравлюсь я ему или нет.

Холод стал как-то убедительнее… Я переступил с ноги на ногу, шикнул на туман. Тот оскорбился и отпрянул. Сам не понимаю, почему стою тут как отрок перед встречей со старшей дочерью соседей, которая вернулась из города и стала настоящей красавицей.

Закралось нехорошее подозрение, что сюда меня перетянули. И я даже догадывался кто. Правда, пока не знал, каким способом. Что ж, ради этого, пожалуй, стоит тут задержаться.

– Ну, выйди, хозяюшка, – обратился я в пустоту. – Покажи, какова ты есть. А то как-то неприлично гостю стоять на пороге.

Меня что-то ударило под колени сзади. Я, не удержавшись, рухнул в возникшее из ниоткуда кресло тончайшей работы. Будто мастер взял тонкие веточки неведомого мне белого дерева, сплел между собой причудливым узором и залил лунным серебром.

Передо мной оказался стол, на котором замерцала звездная пыль, обращаясь во всевозможные яства. Только вот напоминали они зеленовато-белые агаты: неживые, неправильные. Словно кто-то взял и додумался из громадного камня нарезать фрукты и овощи.

Высокими свечками взметнулись вытянутые кувшины, прозрачные, стеклянные. И через стекло сияло-переливалось золотом и ярким рубином вино.

– Угощайся, гость мой долгожданный, – прозвучал женский голос.

Такой же, как и эти фрукты, холодный и прозрачный. Но в то же время чарующе сладкий.

– В одиночку пить да есть, хозяюшка, – дурной тон, – заметил я. – Знаешь ли, не воспитывали меня так. Так что уж сделай милость, покажись пред ясны очи.

Ни пить, ни есть я тут, разумеется, не собирался. К тому же ноющая рука здорово отвлекала от всяких лишних желаний. В том числе заслушаться прекрасным голосом.

Не успел я как следует даже разглядеть, что передо мной находится, как вдруг на глаза легли прохладные ладони. Разум задурманил аромат летней ночи, ледяного ручья и скошенной травы. Я тут же вздрогнул. Что за чушь? Откуда в этом ледяном склепе такие запахи?

– Ну, так можешь не в одиночку, молодец славный, – рассмеялась она мне на ухо.

И пусть тихо и звонко, но по спине пробежали мурашки. Голос-то у тебя недобрый, красавица. Даже мне, из Кощеева рода, не по себе делается. А от ладоней в тело прямо вливается холод.

– Вот и чудненько, – сказал я, виду не подав, что хотелось бы сломать хрупкую ручку, только бы не прикасалась больше. – Только что ж ты, хозяюшка, очи мне ладошками закрываешь? Стесняешься показаться-то?

Она снова рассмеялась. Прохладные губы скользнули по шее. Я невольно сделал рваный вдох, а потом змеей вывернулся из ее рук. И встретился взглядом…