— Двигайся, — велит он и тянет ее задницу пальцами вверх.

— Не могу, — выдыхает Анька, чувствуя себя максимально растянутой, распятой, и Лось усмехается.

— Можешь, — шепчет он, немилосердно задирая ее задницу вверх и опуская ее вниз. — Можешь!

Анька кричит; обхватив его за шею, уткнувшись мокрым лбом в его плечо, она позволяет трахать себя — безжалостно и жестко, обмирая при каждом глубоком проникновении. Жесткие пальцы Лося поглаживают ее изнутри, находя какое-то местечко, от прикосновения к которому Аньку трясет, как в лихорадке, и она воет жалко, совершенно по-животному, извивается, не в силах контролировать себя, и вжимается в тело Лося, чувствуя, как его член, на который она теперь насаживается сама, терзает ее.

— Прошу, прошу, — стонет она, но беспощадный Лось усмехается.

— Я же предупреждал, — сладко говорит он, с удовольствием наблюдая Анькину агонию, — пощады потом не проси.

Он привлекает девушку к себе, целует ее, запуская язык в ее рот, лишая ее возможности кричать, и Анька стонет, сходя с ума, потому что ей кажется, что он берет ее в рот совершенно так же, как и снизу.

— Анри, Анри…

— Как заговорила! Уже не Лось?

Однако, он щадит ее, стаскивает с себя и бросает на диван, ставит на колени, растаскивает ноги пошире — и снова берет, сзади, нетерпеливо, жестко, обхватив за талию и натягивая Аньку снова беспощадно, так, что она ворчит, и стонет, когда Лось начинает двигаться — беспощадно, быстро, толкаясь глубоко и сильно.

Анька не может произнести и слова. Из ее горла рвется то ли вой, то ли стон, она извивается в крепко схвативших ее руках Лося, терзая побелевшими пальцами обивку дивана, и громко выкрикивает, когда коварные пальцы Лося снова безжалостно входят в нее сзади. Эти ощущения парализуют Аньку, она наваливается грудью на диван и может только скулить и дрожать, чувствуя, что подступает наслаждение, которого она желает и боится одновременно.

— Анри, — стонет она, — пожалуйста…

Она не знает сама, о чем просит. То ли о пощаде, то ли о поддержке, потому что боится оргазма в первый раз в жизни. Но Лось звонко шлепает ее по розовой заднице, отчего она вскрикивает и сжимается, и разрядка наступает тут же, такая же острая, как боль от шлепка. Анька кричит, не понимая, что бьется, насаживаясь на член Лося сама, не ощущая его ладони, поддерживающей ее под живот, кончает, вздрагивая всем телом.

— Ты усвоила урок?

Горячее дыхание Лося опаляет ее шею, его лоб такой же мокрый, как ее плечо, в которое н утыкается. Движения тел становятся медленные и плавные, гибкие, и Анька кайфует, наслаждаясь ими, их неторопливой ласковостью. Вот теперь нежно; вот теперь мягко и осторожно, после дикой скачки, глубоко и нежно.

— Анри, — шепчет она. Его имя успело полюбиться ей за эти несколько минут. — Не делай так больше, если я накосячу… а то я буду косячить всегда… Ты нереальный злодей…

Ей кажется, что внутри нее все горит, пульсирует удовольствием, и когда Лось кончает, до боли прижимая ее к себе, она тоже стонет от удовольствия, потому что ощущает его наслаждение — жаркое, желанное.

Когда Лось лежит на ее спине, целоваться неудобно. Приходится приподнимать голову, поворачиваясь направо, и все равно не всегда попадая в его губы, но Анька кайфует все равно.

— Анри, — повторяет она, как заклятье от злобного духа рассвирепевшего Лося, и он, довольный, улыбается.

— Хозяева! Эй! Есть кто дома?

Акулий гадкий голос вытряхивает Аньку из блаженной неги, Лось вздрагивает и напрягается, как чуткое животное, приподнимается над бессильным телом Аньки. И она тоже лежит молча, соображая, как давно Акула бродит по дому и что он слышал. А слышал он, наверняка, многое… И нет бы развернуться и уйти — стоял, ждал, когда они закончат! Назойливая бесстыжая свинья!..

— Теперь ты понимаешь, — замогильным голосом произносит Анька, чувствуя, как ее щеки багровеют и раскаляются от стыда, несмотря на достигнутую цель, — почему надо отправит его отсюда ко всем чертям?!

Ей отчего-то непереносимо стыдно, что Акула застал ее с Лосем, что он слышал ее голос в момент наивысшей откровенности и блаженства, наверняка усмехаясь, припоминая ночь, которую провел с нею, сравнивая… Это было так невыносимо гадка, что Анька едва не выматерилась, но удержалась, смолчала, чтобы не портить окончательно момент этой грязью хотя б Лосю.

— Да, — покладисто отвечает Лось, нехотя поднимаясь с Анькиного разгоряченного тела — и цапая ее напоследок за мягкую соблазнительную задницу.

Акула притащил их в странное заведение, шумное, многолюдное, пестрое, как базар.

— Лучшее место для туристов в округе! — объяснил он, отвечая на недоумевающий взгляд Аньки, ожидающей от него чего-то напыщенного, гламурного, а получившей самую говорливую, самую оживленную, самую разношерстную и самую теплую компашку за последние пять лет. — Тебе понравится, обещаю!

Пока они собирались, он небрежно заметил, что вечернее платье и туфли — не подходящий наряд для того места, куда он их поведет, и это уже показалось Аньке странным. Но лишь только попав сюда, она ни на миг не пожалела, что согласилась на этот «извинительный обед». Изначально в ее планы входило заказать всего и побольше, натрескаться до икоты и разорить Акулу счетами, но даже эти меркантильные и мстительные мысли улетучились из ее головы.

Атмосфера праздника, точно такая же, как в доме с фонариками, царила здесь. Негромко играла музыка, скрипка вживую, и туристы — кажется, ирландцы, — отбивали ногами ритм и гудели какую-то песню веселыми нетрезвыми голосами. Пахло горячим глинтвейном, Анька сама не заметила, как в ее руках оказалась кружка, парящая коричным и мандариновым ароматом, а где-то в глубине заведения раздавались сухие и сильные щелчки бильярдных шаров о лузы.

— Бильярд! — заверещала Анька, которая бильярд обожала до искр из глаз. Играла она хорошо, дерзко, и очень часто выигрывала, чем приводила в восторг Мишиных партнеров. От мысли, что сейчас, здесь, она может сыграть, Анька даже перестала сердиться на Акулу и сделала приличный глоток теплого сладкого питья.

— Анри, сыграем? — спрашивает Анька у Лося с замиранием сердца. Он улыбается и кивает. Ноги сами несут ее туда, ближе к царству зеленого сукна и слоновой кости, и Анька попискивает от восторга, ощущая знакомый запах рассыпавшегося тонкую муку мела. — Ты играешь?

— Да, — важно подтверждает Лось, которого Анька тянет туда, минуя столики с напитками и угощение, позабыв о своих меркантильных планах. Акула волочится за ними, недобро посмеиваясь, но Анька этой усмешки не видит.

Зато видит Лось, и смотрит на Акулу с неодобрением. Ему нравится, что Анька в восторге от сюрприза, но не нравится, что Акула, подобно ему самому, наводил справки об Аньке, о ее увлечениях.

— Это — моя женщина, — спокойно напоминает Лось, и Акула усмехается. Он знает, что под этим деланным ледяным спокойствием кипит раскаленная лава чувств. Лось не выставляет свои эмоции напоказ, но Акула, который знает Лося с детства, безошибочно определяет, что тот дико ревнует к тому, что какая-то сторона Анькиной жизни становится известна Акуле раньше. И Акула усмехается снова, наслаждаясь тем, что в очередной раз смог уязвить Лося.