Толпа оживилась.

– Мы всё сделаем, Норон! Не сомневайся!

– У Верзилы Лутула с десяток ферлингов. Вся его семья – ферлинги. Не считая его самого.

– Смотрите, самого младшего Лутул прихватил с собой. Он учит его летать. Лутул, покажи нам, как ты учишь его летать!

На площади стало веселее. Верзила Лутул, напоминающий своими маленькими круглыми глазками и крючковатым носом ферлинга, смутился, в отличие от знающего цену своему роду белого с серебряным крапом птенца, сидевшего у него на плече. (Дорлифяне держали ферлингов разных мастей – Лутул же признавал только серебристых).

– Старик Рутп, тьфу ты, Рупт, ну, в общем, вот этот старик, будь неладно его переломанное имя, не успевает посылать ферлингов к своим дочерям, чтобы поздравить их с прибавлением потомства. Нет ни одного соседнего селения, куда бы он ни отдал замуж свою дочь. Скажи, старик, ты ещё не сбился со счёту?

– Да он и не собирается стареть. Его жёнушка Дороди скоро порадует его ещё одной дочкой.

Норон поднял руку и подождал внимания:

– Спасибо вам, друзья. Знаете, о чём я сейчас подумал? Я вспомнил, как мы с вами делали первую крышу из безмерника. Тогда старина Руптатпур, несмотря на неприступность кое для кого его имени, первый открыл свою душу новому делу и свой дом живому свету.

Старик Руптатпур, предался было внутреннему спору с насмешниками, о чём стоявшие рядом могли догадаться по безудержному шевелению его усов, однако, услышав похвалу в свой адрес, просиял довольством и погрузился в воспоминания.

Норон продолжал:

– Многие из нас поначалу противились новшеству, называли его таким же бесполезным, как и само растение, которое не годно ни на корм скоту, ни на зелья от болезней, ни вообще на что-то дельное. Но как только эти люди из любопытства переступали порог дома Руптатпура, глаза их менялись, и они приходили в мастерские и заказывали новую кровлю для своих домов, и сами помогали, чем могли. Теперь все мы привыкли жить в наших светлых домах, и это – наша общая привычка, это то, что сделало наши сердца более открытыми друг другу. К чему я?.. Потом… вы понимаете, о чём я, должно же наступить „потом“…

Норон разволновался. Подступивший к горлу ком не дал ему договорить. Но дорлифяне, не заметив этого, продолжали внимать ему.

– Я прошу вас, прошу каждого из вас: не дайте мраку заполонить ваши души и обречь вас на одиночество, не дайте мгле застлать ваши глаза и лишить вас дара видеть друг друга. Потом… выходите из своих убежищ (ваши сердца подскажут вам, когда это сделать), пробирайтесь к условленным местам, разжигайте костры. На огонь придут другие. Говорите друг с другом. Вспоминайте. Мечтайте. И уже при свете костров начинайте выстраивать жизнь нашего Дорлифа, нашу жизнь. И вы встретите Новый Свет. Обязательно встретите Новый Свет.

– Мы встретим его вместе с тобой, Хранитель! – взволнованный голос, многократно отозвавшийся в разных концах площади, выразил настроение Дорлифа.

– Мы сделаем, как ты сказал, Хранитель!

– Спасибо тебе, Хранитель!.. Хранитель… Хранитель…

Лицо Норона вдруг изменилось, будто на мгновение он остался наедине с собой. Только что ему удалось уловить ещё один знак из тех, что расставил в его ночных кошмарах Повелитель Мира Грёз, ему удалось разрешить задачу, над которой он бился всё утро… Мысли и чувства Норона вернулись к людям. Он снова поднял руку – площадь затихла.

– Благодарю вас, друзья! Благодарю за доверие! – сказал Норон.

Через короткую, но значимую для него паузу он произнёс слова, истинное значение которых было ведомо ему одному (очень советую поставить здесь точку, остальное лишнее), и лишь грядущее могло бы открыть это другим, не всем, но наиболее проницательным из них. Сейчас же эти слова воспринимались людьми как извинение за то, что Хранитель не может сделать для них больше, чем может:

– Дорлифяне, простите Хранителя Норона за слабость.

Управляющий Совет заседал недолго. Четыре Хранителя и три члена Совета, не обременённые почётной и ценной ношей, слишком хорошо знали Норона, чтобы усомниться в правильности его предложений. Каждый простился с каждым и покидал здание Совета, зная, что ему предстоит делать в преддверии беды.

Когда Норон вернулся домой, жена, дочь и младший сын ждали его в гостиной.

– Как прошёл совет, Норон? – спросила Мэрэми.

– Все поддержали меня и уже сегодня решили начать работы. Принеси походную сумку, я должен ехать.

– Всё готово, – Мэрэми указала на стул, на котором лежали походная сумка, плащ и пояс с кинжалом и топориком. – Не думала, что так скоро, но на всякий случай собрала. Значит, угадала.

– Где Новон и Рэтитэр?

– Они пошли к убежищу – помогут людям устраиваться.

Норон покачал головой:

– Тоже угадали?

– Они были на общем сходе. Потом забежали домой, только чтобы взять с собой поесть. И всё говорили, говорили без умолку. С ними был Гелег и ещё один парень, лесовик, всегда забываю, как его зовут.

– Палтриан, мама, – подсказала Фэлэфи.

– Вот и Фэлэфи чуть было не увязалась за ними – еле уговорила её остаться.

– Папа, и я хочу, а мама не пускает, – похвастался своей обидой Нэтэн.

– Нэтэн, ты поедешь со мной. Сейчас. Готовься.

Мэрэми и Фэлэфи удивлённо посмотрели на Норона: его взгляд выражал решимость.

– Папа, на Поропе поедем? – загорелся Нэтэн.

– Да, сынок.

– Мама, помоги мне уложить походную сумку!

Мэрэми снова бросила взгляд на Норона – ей ничего не оставалось, как заняться сборами сына в дорогу.

– Фэлэфи, девочка, – обратился Норон к дочери, – я прошу тебя, оставайся сегодня дома, никуда не отлучайся, будь рядом с мамой, всегда рядом с мамой. Помогай ей во всём.

Он погладил её по голове.

– А сейчас выводи Поропа – время ехать.

– Папа, не бойся за нас с мамой, мы ведь дома остаёмся, у нас крепкий дом. И Рэтитэр с Новоном обещали прийти, как только смогут. Вы с Нэтэном тоже возвращайтесь пораньше, – взгляд Фэлэфи выражал глубокую печаль: в отличие от её слов, он не смог подыграть её желаниям, он больше был связан с предчувствиями. – Хорошо, папа?

Норон улыбнулся дочери. Она побежала выводить коня.

Когда отец с матерью и младшим братом вышли во двор, Фэлэфи уже взнуздала Поропа и закрепила на нём седло и теперь что-то шептала ему на ухо, дружески похлопывая по загривку. Увидев лица родителей в этом родном, дорогом ей кусочке пространства, в этом спокойно парящем между небом и землёй нежном воздухе, она вдруг побледнела от ужаса: на мгновение ей показалось – а может быть, каким-то чувством она прикоснулась к чему-то спрятанному от глаз, к тому, что приоткрыло в ответ свой занавешенный лик и заставило её душу зажмуриться, – на мгновение ей показалось, что вместе с уходом отца всё это сгинет. Она обмякла, опустилась на колени и, закрыв ладонями лицо, разрыдалась. Все бросились к ней. Норон приподнял её и прижал к себе. Нэтэн взял её руку в свою и стал успокаивать сестру: