– Эй, а ну-ка умолкните все! – неожиданно подал голос ван Бьер. Он не кричал, но сказал это довольно громко, и наемники сразу обратили на него внимание. – Тихо, кому говорю!

– Чего-о-о?! – вмиг набычился Ярбор. – Это кому ты здесь рот затыкаешь, ублюдок!

– И ты помолчи, большой человек, будь добр, – попросил его лично Баррелий. – У нас гости!

И он указал рукой на восток – в противоположную от дороги сторону.

Все, и я в том числе, тотчас повернули туда головы… и отряд замолчал. Но не потому что подчинился кригарийцу, а из-за оторопи. Которая охватила всех, едва они осознали, на кого смотрят.

Это были четыре существа, при первом же взгляде на которых мы узнали гномье отродье. Они напоминали тощих ощипанных куриц с изуродованными человеческими головами и собачьими задними лапами – тоже с ощипанной шерстью. Только величиной бледнокожие «куролюди» могли сравниться с Ярбором, у них напрочь отсутствовали глаза и носы (хотя ноздри имелись), а уши были большие, треугольные и нацеленные вперед, как у нетопырей.

Еще одна приметная деталь – на передних лапах тварей… или, вернее, на бесперых крыльях крайние фаланги являли собой остроконечные костяные наросты. Они походили на широкие зазубренные наконечники глефы – копья, которым можно и колоть, и рубить. Вот только если бы кто-то оторвал у монстра этот нарост и соорудил из него глефу, ее древко было бы толщиной с оглоблю.

Твари передвигались на четырех конечностях, но было заметно, что опираются они больше на задние. Это делало их похожими еще на одних животных – крупных обезьян. С той лишь разницей, что у обезьян нет вместо рук столь грозного оружия, и они не вызывали у меня такого страха и отвращения.

– Спокойно! – прозвучал в наступившей тишине невозмутимый голос кригарийца. – Это криджи. Они по-настоящему опасны только в пещерах. Здесь, на поверхности, они не нападут на нас первыми. По крайней мере, вчетвером – на целый отряд.

– А говорят, что гномье отродье выходит из-под земли только по ночам, – заметил кто-то из наемников.

– Себуры и громорбы – да, – ответил ван Бьер. – Но у криджей, в отличие от них, нет глаз. Поэтому они могут иногда разгуливать снаружи днем. Хотя, конечно, они тоже больше любят ночь, поскольку солнце обжигает им кожу. Но сегодня пасмурно, вот криджи, видимо, и решили выйти проветриться во внеурочное время. А мы так громко разорались, что им стало интересно, не идет ли здесь резня, где они могут поживиться трупами.

– Я могу устроить им резню, если они так хотят! – пророкотал Трескучий, снимая с ремня висевшую за спиной секиру. – Прямо сейчас! Порублю на куски троих и буду вбивать их в глотку четвертому, пока он не задохнется!.. Кто-то поспорит, что мне это не удастся?

– Не о чем тут спорить, большой сердитый человек, – ответил Пивной Бочонок. – Все видели, на что ты способен. Но ты не тронешь криджей по другой причине. Реши они напасть, то уже сделали бы это. Только они чуют, что нас слишком много, и не бросятся на нас, если мы сами не вынудим их к этому. Так зачем нам наживать себе лишнюю головную боль тогда, когда мы завладели добычей и почти победили?

– А если и наживем, то что? – презрительно фыркнул гигант. – Или ты боишься не только меня, но и подземных уродов?

– Все боятся подземных уродов, – не стал скрывать ван Бьер. – А особенно те, кто побывал в их пещерах. Нет на свете хуже кошмара, чем подземелья юга – эта истина давным-давно известна миру.

– Говори за себя и за других трусливых кригарийцев! – возмутился Трескучий. – А я пойду и докажу, что мне плевать на каких-то там криджей. И что хорошая сталь гораздо круче их когтей, даже таких громадных.

– Не шегодня, Ярбор! – одернул его Бурдюк. – Не трогай это гномье отродье. Пушкай бежит обратно в ту дыру, иж которой оно выполжло.

– Ладно, будь по-твоему. – Трескучий раздосадовано плюнул, но секиру не убрал. Прочие наемники тоже держали оружие наготове. Что бы ни говорил Баррелий, полагаться на одни его слова было глупо. По крайней мере до тех пор, пока твари не оставят потревоженных ими людей в покое.

Между тем гости и впрямь не выказывали к нам злобы. Но и уходить не спешили. Они стояли, нацелив на нас свои большие уши, и прислушивались к тому, что мы говорим.

Криджи не понимали человеческую речь, зато среди нас был тот, кто знал гномий язык. И не я один сейчас об этом вспомнил.

– Ты умеешь болтать по-ихнему, кригариец? – осведомился полковник. – Должен уметь, если верить тому, что о вас рассказывают.

– Не нужно доверять подобным слухам, сир, – заметил в ответ Пивной Бочонок. – Они редко бывают правдивы даже наполовину. Но язык гномьего отродья я изучал, вы правы.

– Замечательно! – воскликнул Шемниц. – Так чего же ты ждешь? Давай, скажи криджам, что они нам мешают. И пусть проваливают отсюда, если им жизнь дорога.

– В точности так я им не скажу, – ответил ван Бьер, – но попробую донести до них вашу мысль другими словами.

Выступив вперед, он надрал полную грудь воздуха и взялся издавать громкие звуки. Они лишь отдаленно напоминали слова, больше смахивая на воющее пение крупной птицы вроде выпи. И вдобавок чередовались со щелканьем языком, что у кригарийца также получалось довольно громко и раскатисто.

Не так давно я уже был свидетелем того, как монах разговаривает с гномьим отродьем. Разве что тогда он общался с громорбами – уродами высотой в три человеческих роста, – и их общение больше смахивало на рычание. И все же в языках громорбов и криджей было что-то общее: ритм, гармония и иные тонкости, которые можно ощутить на слух, но трудно описать словами. Видимо, как и в человеческих языках – неважно, в орине или канафе, – в гномьем тоже имелись свои наречия. Которые ван Бьер различал и мог говорить на любом из них.

Для меня не стало неожиданностью, когда криджи откликнулись и вступили с кригарийцем в разговор. Но многие наемники следили за ним, открыв рты от удивления, а Гириус – с явным недовольством. Пускай он знал, что Баррелий делает сейчас для всех доброе дело, и все же святого сира коробило такое уважительное отношение к прислужникам Гнома.

Переговоры продлились недолго. Вскоре криджи задрали вверх свои наполовину окостенелые передние конечности и потрясли ими. Не иначе, выразили недовольство тем, о чем поведал им монах. Впрочем, дальше этих жестов дело не зашло. Издав последние звуки, четверка монстров развернулась и неспешно – прямо-таки с подчеркнутым достоинством, – зашагала прочь.

– Что именно ты им шкажал? – полюбопытствовал у кригарийца Бурдюк.

– Сказал, что они забрели на чужую охотничью территорию. То есть нашу, – пояснил монах. – И потребовал ее покинуть. Дал понять, что нас больше, мы настроены решительно и не уступим нашу землю без боя.

– А ш чего ты вжял, что это не их территория? – вновь спросил Аррод.

– По ловушкам. Ловушки фантериев по сей день стояли заряженными. Это означает, что криджи оказались здесь впервые и не знали, что мы пришли сюда незадолго до них.