– Просто мне не верится, что ты могла дружить с мисс Кислое-Лицо.

Пайпер вытирает щеки полосатым рукавом.

– Мы дружили с четвертого класса. – Она поднимает на меня заплаканные глаза. – Но теперь она стерла меня из своей жизни вместе с памятью о том, что сделала.

– А что она сделала?

Пайпер смотрит на горы, утопающие в розовой предзакатной дымке. Сидя на уровне ее кресла, я могу рассмотреть шрамы на ее шее. Извилистые, словно дымок от свечи, они доходят до ее лица.

– Вот это, – Пайпер указывает на свою ногу. – Она снесла уличный фонарь, и тот сломал мне ногу.

– Так это Кензи была за рулем?

– Ага. Она пересекла разделительную полосу. И врезалась в столб.

Пайпер рассказывает о том, как они с Кензи были неразлучны, а потом та напилась на вечеринке по поводу Нового года, и они попали в аварию по пути домой. Кензи не навещала подругу в больнице, а когда Пайпер вернулась в школу, та уже настроила общих друзей против нее и вообще не смотрела на Пайпер.

– Она полностью порвала со мной.

Я недоуменно качаю головой.

– Погоди, но если это Кензи виновата, то почему она ненавидит тебя?

– Кто знает? Может, из-за чувства вины. Я стала постоянным напоминанием о том, что ей хотелось бы забыть.

Вина здорового человека. Я заметила это, когда мои друзья впервые навестили меня в ожоговом центре.

Я была в ожогах.

Они нет.

Между нами пролегло озеро вины.

Я толкаю камушек на асфальте большим пальцем левой руки.

– Поверь, я понимаю тебя.

– Я должна была предвидеть, что она взъестся на тебя. Ее наверняка задело, что я больше не одна. – Пайпер вытягивает из-за пазухи черный шнурок с золотой подвеской в виде птички и поглаживает ее пальцами.

– Я знаю, это глупо, но феникс напоминает мне, что я могу подняться над всем этим. Как в той песне, которую я включала тебе. Я могу воспарить над всем – этим креслом, шрамами, моими друзьями, которые от меня отвернулись. – Поглаживая подвеску, Пайпер не сводит глаз с гор. – Я хочу двигаться вперед и никогда не оглядываться назад.

Я тоже перевожу взгляд на горы. Можно ли идти вперед, не обращая внимания на вчерашние шрамы? Я вытягиваю руку, и травмированная кожа натягивается.

А что делать, если о шрамах невозможно забыть?

– Знаешь, о чем я думаю? – выпрямляясь, вдруг спрашивает Пайпер. – Нам нужно сосредоточиться на новой части программы Лейн по обретению новой жизни.

Я нервно тереблю рукав, дожидаясь продолжения. Последний раз, когда Пайпер с блеском в глазах заявила: «Я придумала отличный план», я оказалась на сцене в роли прокаженной в круге доверия.

– На чем именно?

Задумавшись, Пайпер запрокидывает голову и прищелкивает языком, потом вновь поворачивается ко мне.

– На следующей неделе нас будут фотографировать для ежегодного альбома выпускников. Ну, поняла, о чем я?

– М-м… Ну если ты о том, что вероятность моего появления перед фотоаппаратом – ноль процентов.

Не обращая внимания на мой протест, Пайпер покачивается в кресле.

– Тебе придется это сделать. А я помогу. – Она возбужденно хлопает в ладоши. – О, точно! Косметика!

Все во мне противится решению Пайпер. Зачем мне запечатлеваться на ежегодной фотографии в виде зомби с бегущей изо рта кровью или в шляпе Фредди Крюгера? Господь уже нарисовал у меня на лице несмываемый грим.

Однако Пайпер так прониклась идеей накрасить меня в день съемки, что больше не злится, и у меня не хватает духу ей отказать. Наклонившись, она поворачивает мою голову из стороны в сторону и тщательно разглядывает.

– Безнадежно, да?

– Вовсе нет, догогуша, – нарочито картавя, заявляет она. – Я не верю в безнадежные случаи и верю в силу макияжа.

Я качаю головой.

– Ни за что. Никакого макияжа. Если ты, конечно, не хочешь в итоге получить что-то наподобие беглого клоуна-убийцы.

Пайпер хмурится и умоляюще складывает ладони.

– Может, хотя бы тушь?

Я указываю на свои глаза.

– У меня нет ресниц.

Тяжело вздохнув, Пайпер быстро стягивает с меня бандану.

– Тогда начнем с того хаоса, который ты называешь волосами.

Прикрыв голову правой рукой, левой я пытаюсь выхватить бандану. Взгляд Пайпер падает на то место, где должно быть мое левое ухо, однако она ничего не говорит о его отсутствии.

– Нет, в этом тебя точно нельзя фотографировать. – Она трясет банданой у меня перед носом.

Я вновь пытаюсь схватить бандану. Безуспешно.

– Вот именно. Теперь ты понимаешь, почему я не хочу фотографироваться.

– Не так быстро. – Она кивает на Кору, которая усердно притворяется, будто не смотрит на нас, однако при этом заглушила двигатель и опустила окно, чтобы лучше слышать. – Может, твоя тетя отвезет нас кое-куда?

Я машу Коре, и она подъезжает к нам. На переднем сидении лежат конверты и счета за лечение с большой красной надписью: «ПОСЛЕДНЕЕ НАПОМИНАНИЕ».

– Как дела, девочки?

– Нам нужно кое-куда съездить, – говорит Пайпер.

– Куда именно? – собирая бумаги, спрашивает Кора.

Пайпер хитро улыбается мне.

– Добыть Аве новые волосы.

– Я выгляжу как восставшая из мертвых проститутка, – шепчу я. Мы единственные покупатели в этом жутком магазинчике.

Продавщица с жирно подведенными глазами и бесчисленным пирсингом делает вид, что укладывает каштановый кудрявый парик, а сама пялится на нас из-за болванок.

Пайпер указывает на длинное настенное зеркало.

– Посмотри на себя.

Я заставляю себя взглянуть на монструозный парик, который Пайпер нахлобучила мне на голову. Он ярко-розовый – ну еще бы! – каре до подбородка с короткой челкой.

– То, что нужно, – заявляет Пайпер.

Длинные пряди идеально скрывают отсутствие уха, а челка привлекает внимание к глазам, а не к складкам вокруг них.

Я наклоняюсь к зеркалу.

– Тебе не кажется, что это выглядит как жест отчаяния?

Пайпер смеется и приглаживает парик с длинными, до бедер, светлыми волосами, в котором походит на хиппи.

– Отчаянное время требует отчаянных мер, дорогая моя.

Я отступаю от зеркала и опускаю руки, пытаясь выглядеть как обычный подросток. Хотя куда мне с этим клоунским париком и телом в шрамах.

– Может, выберем цвет поспокойней? Светло-каштановый, например? Этот слишком уж вызывающий.