Тот, недоуменно пожав плечами, еще раз повторил все с самого начала, стараясь припомнить каждое слово и каждый штрих в облике виденной им таежной хозяйки. От него не укрылась очередная перемена в настроении Гудика, и он пожалел, что своим рассказом вновь встревожил этого чуткого, доброго человека.

– А что, Илья, ты знаешь ее? Скажи же мне, кто она! Вернет ли она дите, как думаешь? – забросал старовера вопросами отец, чувствуя, как голова его начинает кружиться от накопившихся за день неясностей и напряжения.

– Вряд ли вернется твоя дочка, – с неожиданной злостью бросил присевший на крыльцо Гудик, и отцу показалось, что лицо его собеседника передернула гримаса страха, а руки, теребящие стянутую со вспотевшей головы шапку, вдруг затряслись. – Ты, должно быть, не веришь в Бога, за то он и покарал тебя, – голос Гудика едва не сорвался на визг, и ему стоило немалых усилий взять себя в руки. – Нет такой бабы в округе! Но была! Была! Померла она давеча, в огне сгорела. Мучилась, говорят, да билась в нем, одержимая бесом, пока он из нее не выскочил. Вот и бродит теперь ночами, высматривает заблудших неверующих да расправу над ними чинит, ибо не защищенные они дланью Господней. Повезло тебе еще, что одним дитем откупился, могли бы и все сгинуть в ее потустороннем логове!

Похолодев от страха и отчаяния, отец опустился рядом с Гудиком на крыльцо. Мысль о том, что он собственными руками отдал родное чадо на расправу злой покойнице, погубив не только тело, но и душу безвинного ребенка, разрывала его грудь, не давая ни вздохнуть, ни выдохнуть. В голове нестерпимо клокотало, а глаза застила кровавая пелена. Еще никогда в жизни не было отцу так плохо. За что разгневался на него Господь? За что невзлюбил? Что бы там ни говорил Илья, а он верит в Бога, верит и боится, а теперь тем более! Он не всегда жил по Закону Божьему, это верно. Не часто преклонял колени в молитве и, помнится, даже сказал однажды, что не Богуде своим процветанием обязан, но собственной смекалке да сноровке. Но прости уж ты, Господи, пьяного невежду за гордыню да язык гнусный, назови это слабостью человеческой! Ведь верил отец, верил! Сделай же так, Господи, чтобы вернулась маленькая Аглая в мир, вырви ее из лап дьявола! И уж тогда он никогда более…

Но торговаться со Всевышним бессмысленно и, поняв это, отец оборвал поток сумбурной мольбы, бушующий в его голове, и, уткнувшись лицом в жесткий рукав тулупа, беззвучно заплакал.

Через несколько минут Гудик, все это время молча наблюдавший за гостем, коснулся его руки, напоминая, что горе горем, а надо завершать переезд. Он, конечно, имел в виду последний, самый тяжелый, сундук, под обитой кожей крышкой которого лежало все, что скопил за свою жизнь горемычный переселенец, так бестолково попавший в переплет с миром мертвых.

– Пойдем, дружок, нужно перенести его в дом и спрятать, а там уж и отдохнуть можно. Отогреешься сегодня да забудешься, а поутру уж и думать будем, как спасать положение. Есть у меня одна задумка…

Отец, подняв голову, с благодарностью и надеждой посмотрел на проповедника, чьей осведомленности и опыту в делах духовных доверял. Не даром же к мнению человека прислушиваются даже староверы-беспоповцы, не признающие, казалось бы, вообще никаких духовных авторитетов кроме преданий, а некоторые так и просто дырки в восточной стене дома. Скольким людям помог, должно быть, Илья своей мудростью! Может статься, и на этот раз сумеет он найти выход из положения и выручить из беды друга, который всю жизнь будет платить ему верностью…

– Спасибо тебе, Илья, за доброту и понимание! Ты не представляешь, как я тебе обязан. Даже деньги эти треклятые никакому банку не доверил, к тебе привез. Знаю я, что здесь они надежней всего укрыты будут. Человек ты, Илья!

Гудик чуть наклонил голову, словно смущаясь похвалой и, в то же время, признавая ее справедливость, затем сказал:

– Ну, благие дела – мое призвание. А сейчас поторопимся, не то наши домашние пойдут нас искать и придется изворачиваться. А дело ведь, между тем, такое, что бабьим глазам да ушам без надобности. Есть у меня, в общем, погребок с отдельным входом, – вытянув руку, Гудик указал куда-то в темноту, поясняя, где именно находится погреб. – Спустим туда осторожно добро да и закопаем – яму я уже приготовил. В доме моем, конечно, безопасно, и ни зверь, ни человек сюда не сунутся, но лучше перестраховаться. Мало ли чего, люди-то нынче дикие, хуже волков…

По тому, как энергично закивал переселенец при этих словах, Гудик понял, что тот целиком разделяет его мнение на этот счет.

– Пару дней отдохнешь, осмотришься, место для постройки выберешь. Знаю тут, кстати, лужайку симпатичную у реки, может быть, и подойдет тебе. Там правда, Яков Угрюмов косит, – при воспоминании о строптивом дырнике у сердобольного проповедника свело челюсть, – но мы уж его как-нибудь заставим посторониться… А как понадобится золото, так и станешь брать помаленьку. Ну, за дело!

Стащив с саней увесистый сундук, хозяин и гость с трудом перенесли его ко входу в набитый разной дребеденью сарай и затолкнули вовнутрь. Войдя вторым и прикрыв за собой дверь, Гудик рывком поднял крышку погреба, находящуюся у дальней стены, и продемонстрировал своему спутнику широкое черное отверстие с уходящей в темноту приставной лестницей.

– Сейчас спускайся, а я осторожно подам тебе сундук. Да смотри, не урони, собирать потом долго придется… – велел хозяин погреба, сунув в руку переселенца только что зажженную свечу. – Там увидишь яму, прямо возле нее и ставь. Я спущусь следом и зароем.

Все силы пришлось приложить отцу, чтобы удержать на плечах тяжеленный сундук, но мысль о том, что содержимое этого обитого кожей ящика обеспечит ему с семьей безбедное существование, поддерживала его. Наконец пытка кончилась: сундук стоял на краю приготовленной Ильей ямы, и осталось лишь погрузить его туда и забросать землей, горка которой лежала рядом. Тело отца заныло в предвкушении горячей еды и теплой постели, по которым он стосковался. Где же, наконец, Илья?

Слишком поздно доверчивый отец заметил, что свежевырытая яма была бы слишком велика для любого, даже самого внушительного сундука. Длинная и узкая, она скорее напоминала…

Страшный удар обрушился сверху на его затылок, расколов кость и расплескав содержимое черепной коробки по земляным стенам погреба. Жизнь погасла в широко открытых глазах отца, он осел на пол, так и не осознав, что случилось. Бесшумно спустившийся Гудик с трудом столкнул тело жертвы в подготовленную для нее могилу, после чего, отдышавшись, вновь поднялся по лестнице и вышел из сарая.

Несмотря на все свое желание казаться взрослой и хладнокровной, Соня все же не смогла сдержать детской радости, увидев приготовленную для нее женой хозяина дома постель – белую, хрустящую крахмалом и, как было заметно уже издалека по необычайно толстой перине, очень мягкую и удобную. При виде этого поистине царского ложа девушка еще явственней почувствовала накопленную за изнурительную дорогу усталость, наспех умылась и, насилу добравшись до кровати на ставших вдруг ватными ногах, сейчас же провалилась в сон, которому суждено было стать последним в ее короткой жизни.