И никогда раньше я столько не вспоминал. Раздражало всегда, когда дед принимался рассказывать свои длинные-предлинные истории, а теперь сам… как дед, выковыривал, рассматривал. Мелькали лица. Изредка вспоминалась Мария. Встречались с ней до войны. Но от той девчонки в памяти осталось только имя, черные пряди волос, смеющиеся глаза. Машкой ее никогда не хотелось назвать. Зима тридцать восьмого, Ленинград… жива ли она теперь? А вот Соня… все время думается про нее. Разозлило прямо, что Алексей про подарок ей сказал, когда с охоты шли.

Рубить просеку после обеда должны были идти мы с Прошей. С утра там трудились Алексей с Константином, вернулись они какие-то не такие, а из-за чего – непонятно.

– Что плохого? – вопросил я командирским голосом. Радист помялся и кисло доложил:

– Валун пытались откатить, не получилось. Целый час зря потратили.

Жалко, конечно, целый час, сколько мы уже часов потеряли, то здесь, то там. И еще потеряем – не отлаженный конвейер у нас, а чужие джунгли. Устал экипаж.

– Давайте ешьте, – подбодрил я. – Если мы с Прошей не справимся, вас позовем, вместе откатим.

– Во! И я ему говорю, командир после обеда разберется. – Алешка кивнул и отвернулся к котелку, потянулся ложкой.

– Ну, – повернулся к еде и я, – посмотрим. Может, что-нибудь придумаю.

Валун – круглый как голова, немаленькой величины – лежал как раз на пути нашей рубки, не обойти, не объехать. Откуда он здесь взялся, непонятно. Ледниковый период булыжники обкатывал, но до ледникового еще жить да жить. Однако всех загадок не разгадаешь, убирать камешек надо. И хорошо, что он круглый, слегу подвести, да и откатить – казалось просто, а вот два крепких парня не справились…

Похлебка в этот день получилась у Петра Иваныча особо наваристая и особо зеленая, кстати, но к этому привыкли. Черпали ложками да нахваливали, после еды работать совсем не хотелось, спать, только спать. Но я заставил себя подняться, за мной потянулся и Проша, Алексей полез винты крутить на крыле «ланкастера».

Вокруг валуна было вытоптано, подлесок выворочен, будто в дело впрягалось стадо слонов. Или мамонтов, что, впрочем, глядя отсюда, одно и то же. Рядом валялось переломленное бревно, которым, надо понимать, штурман с радистом пытались решить задачу. Мы притащили другое, потолще, поддели, поднавалились – куда катить, было понятно с самого начала, да и куда слегу подсовывать – ребята удобно камень подкопали. Пошло на удивление легко – да я бы и один справился, наверное… Тут физик заверещал и ткнул пальцем в открывшийся низ каменюки.

Я присел на корточки, Проша чуть ли не лег, опасно подставляя себя под круглую махину. Там отчетливо виднелись кривые рисунки. Только контуры – неправильные, рваные, но узнаваемые. Вот диплодок шею вверх вытянул, рядом двуногий, но не понять – то ли тираннозавр огромный, то ли один из тех, что у костра шныряют. Нет, наверное, все-таки тираннозавр. Оба перечеркнуты короткими штрихами. Копья? Стрелы? Откуда здесь такое?

– Ну, Прохор, давай это дело к свету повернем, рассмотрим?

– Подожди, осторожно ведь надо, не повредить бы. – Физик места себе не находил около камня – то на корточки сядет, то ляжет, чтобы лучше разглядеть находку. – Давай всех позовем и понемногу поворачивать будем.

Народ собрался быстро. Петр Иваныч силки еще утром проверил, теперь хозяйством занимался, двое менее удачливых камневращателей тоже из лагеря не отлучались – «ланкастер» чинили, придумывали, из чего заклепки сделать взамен тех, что сорвать пришлось, когда боковую панель вскрывали.

Собрались и начали осторожно поворачивать валун. Под руководством Проши, конечно, который суетился, хватался за камень с разных сторон, а один раз, случайно мазнув ладонью по рисунку и стерев какую-то черточку, чуть в обморок не упал.

Открылась еще часть древней картины – человечек. Человечек! Работа опять остановилась, Проша прилип к камню. Петр Иваныч пытался выяснить, почему такая суета из-за такой мелочи. Алешка человечка рассматривал, Костя с бортстрелком препирался, объясняя важность находки для науки. А я прикидывал, что физик потребует грузить весь булыган в «ланкастер».

– Это не человек, – еще более растерянно произнес наш ученый. – Смотрите, какие челюсти.

Я наклонился. Действительно, зубы у размахивавшего топором охотника подходили даже не питекантропу, а, скорее, крокодилу.

– Да ладно, – протянул немного издали радист. – Может, они в масках охотились. Ритуальных, как негры в Африке.

Мы потолкались перед камнем, потом перекатили его еще чуть-чуть. Открылись новые линии, в первый момент показавшиеся беспорядочными – как рисуешь в блокноте во время скучных политзанятий. И только через минуту… твою ж мать… Климов! Морозов! Линии складывались в слова «Даешь „ланкастер“, смерть фашистам».

Получается, эти поганцы-шутники откатили камень перед обедом, нацарапали на нем всю эту ерунду, да и вернули на место. А Проша сидел на земле и, казалось, чуть не плакал. Петр Иванович гладил его по голове и приговаривал:

– Не грусти, зачем нам еще и обезьяны с палками по соседству. Без них обойдемся. Да и что с каменюкой этой делать, не в самолет ж такую грузить, когда все дела здесь переделаем.

К ужину я первый в лагерь вернулся, подошел к Проше – его очередь была кашеварить. Прошины обеды и ужины вечно состояли из какого-нибудь хвоща или папоротника. Сейчас он опять самозабвенно резал зелень и совал ее в кипевший котелок. Как это все пахло? Однажды меня бабушка кормила супом из крапивы. Пока это варилось, пахло так себе. Но она только посмеялась, посмотрев на меня, и сказала: «Вот сейчас мучкой забелю, и за уши не оттащишь, как будет вкусно. Потом еще яичко». Вот сейчас так и пахло, только муки не было.

Лицо, наверное, у меня было в этот момент не очень вдохновляющее к занятию кулинарией, потому что Проша пожал плечами извинительно и сказал, посмотрев поверх очков:

– Мясо надоело, Миша, щей охота или борща. А вдруг коровы эти жуют, например, дерево, а оно на капусту по вкусу похоже или на свеклу, а мы и не знаем.

– Ну, теоретически я за щи, – сказал я, как мог, ободряюще и посмотрел на зеленоватую пену в котелке – от травы, и серую – от птеродактиля, нарубленного Прошей на куски.

– Вот я и решил это опробовать на практике, – раз-улыбался физик.

– Тогда я за благополучный исход. Мало ли, может, эти зверюги ядовитые деревья уважают вместо перца или горчицы, – буркнул я.

Все-таки не вызывало оптимизма у меня его варево. Проша возмущенно поднял вверх руки, приготовившись, видимо, доказывать, что все нормально, он исследовал и все такое… Это надолго, понял я и торопливо перевел разговор на интересующую меня тему:

– Вообще-то я к тебе по делу. Сам знаешь, только ведь про возвращение и думается.