— Ладно, — улыбнулась я, — может, ты все-таки останешься?..

Он отрицательно покачал головой.

— Завтра увидимся, — сказал он, — утром возле рынка буду тебя ждать. Ладно, милая? Ты уж не волнуйся.

И ушел.

* * *

Через полчаса девчонки тоже ушли. Остались мы вдвоем с отцом Андреем. Я чувствовала себя выжатой, как лимон. И тем не менее мне казалось, что я нахожусь на первом свидании с возлюбленным.

Мой возлюбленный смотрел на меня.

— Наверное, твоя работа не из легких… Как ты это выдерживаешь?

— Твоя тоже, — ответила я.

— Ну, у меня не работа.

Служение. Я усмехнулась. Моя работа иногда тоже напоминала служение. Например, сейчас.

— Тебе, наверное, пора… — Я очень не хотела, чтобы он уходил… Очень. Только наши с ним отношения вредны. Бесполезны. А любовь вообще не отличается излишней общественной пользой.

Он не спешил.

— Не ходи туда одна, — попросил он. — Это опасно.

— Я пойду с Фредом, — улыбнулась я. — Рядом с Фредом нечего бояться. Он последний Дон-Кихот.

Андрей посмотрел на меня так, что я поняла: ему до смерти хочется, чтобы я назвала так его. Или мне все это показалось?

— Я понимаю, что Фреду можно доверить все, даже тебя, — сказал он тихо, — но мне было бы спокойнее, если бы я был рядом с тобой сам. Понимаешь?

Я кивнула. Мне тоже было бы так спокойнее.

По моему плану, Фред должен был следовать за машиной, везущей меня по Клавдеиному маршруту, в некотором отдалении. Выяснив, куда мы с Ильясом направимся, ему надо было быстро найти Андрея и вместе на машине подъехать к месту нашего пребывания.

— Ты все-таки больше доверяешь Фреду… — грустно констатировал отец Андрей.

— Нет, — пожала я плечами, — просто не хочу вешать на тебя лишние грехи.

Он промолчал.

— Ладно, — поднялся он с места, — мне уже пора. Да и тебе нужно хоть немного поспать.

Я кивнула. Когда я поднялась, чтобы проводить его, мы оказались так близко друг к другу, что у меня перехватило дыхание. Я опустила голову, чтобы выражением глаз не выдать чувства, но он смотрел на меня очень пристально. Я не смогла не отреагировать на его взгляд. Он звал меня к себе. Сам боялся собственного вызова, но не мог больше противиться.

Я подняла глаза. Он смотрел на меня, проникая внутрь, пытаясь понять, что же все-таки нам с этим делать?

— Иди, — хрипло попросила я, — пожалуйста, иди…

Он понял мою мольбу.

— Прости меня, — отрывисто сказал он и вышел. Дверь за ним захлопнулась. Я осталась одна.

Завтрашний день мог стать последним в моей жизни. Я прекрасно отдавала себе в этом отчет. От усталости у меня даже не было сил на страх. Плевать. Пусть убьют, если им так этого хочется. Лучше уж умереть, чем жить, как крыса в норе, боясь высунуть нос от ужаса неизбежности столкнуться со злом. Лучше пусть пристрелят. Все равно я не смогу все время писать в штанишки от страха. А именно этого такие, как старший Лабутец и Шахмин, добиваются от нас. Рабства и страха. Признания их силы. Признания их мощи. Признания их непогрешимости.

— Перетопчетесь, — сказала я, — со мной у вас это не пройдет. У меня много друзей. И с нами Бог…

* * *

Фред шел по вечернему проспекту. Грудь давила холодная рука. Дышать становилось с каждым шагом труднее. Он решил ненадолго присесть. Лавочек вокруг не было, но это ничего. Фреду не впервые сидеть на тротуаре. Он не видит в этом ничего предосудительного. Он медленно сполз вниз. Ничего не было видно. «Странно как, — подумал Фред, — ну и темные стали ночи…» И он провалился в пустоту.

* * *

Я сидела на полу, понимая, что заснуть мне уже не удастся. Последнее время игра с костями стала моим любимым развлечением. Что ж, тоже неплохой способ расслабиться.

31+3+20.

«Он влюблен в вас без памяти». Вашими устами да мед пить… Если бы на самом деле все было так хорошо! Но — увы, наша любовь из области несбыточных фантазий. Она нереальна.

17+12+30.

«Если между вами есть любовь, поживите друг без друга».

Комментарии, как говорится, излишни. Нет, не быть нам, милый, вместе… Вот так. Нечего вам, госпожа Иванова, предаваться нездоровым мечтаниям. Любовь любовью, а жизнь врозь…

31+9+20.

Я почувствовала холод внутри. Опять меня предупреждали. Опять пытались сказать мне об опасности, угрожающей кому-то близкому. Только теперь мои косточки были безжалостны:

«Вы получите печальное известие о близком вам человеке, который в данный момент отсутствует».

Я превратилась в комок нервов. Боже мой! Не допусти этого… Пожалуйста! Я думала об Андрее. Это с ним должно что-то случиться. Я не знала, отчего я была так уверена в этом, но именно за Андрея я испытывала патологический страх.

* * *

Фред приоткрыл глаза. Над ним склонились два лица. Он хотел сказать им, что с ним все в порядке. Сейчас он встанет и пойдет домой. Не надо о нем беспокоиться.

— Эй, отец, с тобой все в порядке? — спросил один из подростков.

Фред попытался кивнуть. Но отчего-то у него это не получилось. Движения замедлились. «Такое ощущение, что в мои мозги залили расплавленный свинец», — подумал Фред. Ничего себе ощущеньице. Он даже попробовал улыбнуться. Но вместо улыбки концы губ слабо дрогнули, лишь слегка обнажив десны. «Вряд ли это сойдет за улыбку в Голливуде, — подумал он. — Боюсь, с моей артистической карьерой навсегда покончено».

— Как ты думаешь, он подойдет? — шепотом спросил один из подростков друга.

Тот пожал плечами.

— Не знаю… Вроде бомж. Никто искать не будет…

Кажется, они говорят о нем. Фред не мог понять, что эти малолетки делают на улице глубокой ночью. Куда, черт побери, смотрят их предки? Мало ли что может случиться ночью на небезопасных тарасовских улицах…

— Ты, отец, потерпи, мы тебе сейчас поможем… Укольчик сделаем и «Скорую» вызовем. Лады?

Такие славные ребята, подумал Фред. Он за них испугался. Осторожно, хотел предупредить их он, полнолуние. Сегодня сатанисты готовятся к черной мессе. Они могут вас схватить. Причинить вам боль. Шли бы вы домой, малыши… Шли бы вы лучше домой!

Парень постарше закатал рукав Фредовой рубашки.

— Сейчас полегчает, отец… — Его лоб смешно наморщился. Как будто он не шприц наполнял, а решал мировую проблему. Второй смотрел завороженно. Иногда глотал слюну.

Фред хотел им сказать, что вполне обойдется без укола. Но язык не ворочался. Он чувствовал себя одиноким и беспомощным. Отчего-то захотелось плакать. Но слез не было. «Даже слез нет, Господи», — устало подумал Фред и провалился в глубокую пропасть черного сна.