– Мир вам, старинушки!

– Мир и вам, попутнички! – отозвался самый старший изтроих, полуседой, бровастый и пузатый, и принялся с новым усердием помешивать вкотле; остальные вновь прилегли на травку, на их лица опять взошло выражениеспокойное и ленивое, а Лиза, мельком глянув на Леонтия, поняла по его быстройулыбке, что надетая ею личина задорной, веселой деревенской девахи, которую нескоро заставишь закраснеться, самая здесь подходящая.

– Черная Татьяна вам кланяется, – добавила Лиза, подходяк костру и косясь на котелок – ей вдруг невмоготу захотелось есть.

Толстяк вынул из котла ложку, подул на нее, облизал и кивнулдовольно:

– Хорош-ша, ох, хороша! А вы небось оголодали, пока шли?Милости прошу к нашему шалашу. Ежели вы от Татьяны, – стало быть, гостидорогие для нас. Похлебайте-ка ушицы, ну-ка?

Он мигнул сотоварищам. Те покорно вынули из-за пазух ложки иуныло протянули Лизе и Леонтию. Похоже, хозяевам тоже животы подвело, а тутгости нагрянули!

Толстяк тем временем снял с костра котел, поставил на травуи велел «наваливаться».

Лиза и Леонтий так и сделали. И торопливо, и осторожнохлебали огненную юшку, отдуваясь и виновато поглядывая на хозяев ложек, которыес деланным равнодушием отводили глаза.

Толстяк, подметив неловкость, усмехнулся:

– Не спешите, чего там! Мы своих поджидаем, без артели неначнем. Ешьте, ешьте! Только жаль, что хлебцем мы не богаты. Подъели весь.

– Сукрой был у нас преизрядный, да и его, и пожитки наши мыво мшаве оставили, – повинилась Лиза, не в силах уняться и продолжаяхлебать.

– Во мшаве? – с явным ужасом повторили хором мужики, атолстяк даже головой закрутил:

– Какая нелегкая вас туда занесла?

Лиза только плечами пожала, а Леонтий наконец впервые подалголос:

– Путь укоротить думали, вот и сбились.

– Сбились? – хохотнул чернобородый мужик. –Слышь-ко, Первуха? Сбились они! Небось с тропы вправо сворачивали, вот лешийвас и завел. Экие, право слово, безглазые. Как же можно – в лесу с тропы сойти!

– Ладно тебе! – махнул на него толстяк, носивший имя Первуха. –Заэкал, вишь! Отвяжись от людей. Вы, чай, не запросто болотину перешли? Святымвашим за избавление свечки поставить надобно, не иначе!

– Надобно! – Лиза наконец вернула ложку хозяину и чиннопоклонилась: – Спасибо, люди добрые, за привет, за ласку, за хлеб, за соль.Храни вас бог! А что до болотины, в том-то и беда, что не перешли мы ее, а ужезатопли было и, когда б не вытянул нас оттуда прохожий человек, сгибли бы, лавупереходя, сгибли бесследно!

– Дай ему бог здоровья! – перекрестился Первуха. –И что за человек то был? Крестьянин? Какой он из себя? Смолокур? Лесоруб?Бортник?

– Да так, помело придорожное! – пренебрежительноотозвался Леонтий. – Рожа у него разбойничья, глаза такие светлые, наглые.Кудрявый, молодой да злой. За спасение кольцо Лизонькино мы ему отдали.

Лиза неожиданно для себя возмутилась. «Разве он злой? Икольцо брал не для себя!» – хотела она возразить, но не успела.

– Вольной прозванье его, – продолжил Леонтий и смолк,увидав, как переменились лица слушавших мужиков.

– Во-ольно-ой? – протянул Первуха и ажзажмурился. – господи ты мой боже! Вольной объявился! – Он с трудомвзял себя в руки. – Может, даст бог, и разминемся. Свистни-ка, Говоруха,сзывай народишко, полно тебе глазами лупати. Свистни, говорю!

Более всех перепугавшийся Говоруха торопливо спрятал ложку,сунул два пальца в рот и издал свист, столь заливистый и пронзительный, чтоЛиза вздрогнула, да и Леонтий едва на месте усидел. В эту минуту над бортомстружка поднялись две всклокоченные головы, одна из которых хрипло прокричала –звук далеко шел по тихой реке:

– Чего ты свищешь, Соловей-разбойник, Одихмантьев сын? Ужо ятебе свистелку-то позатыкаю!

– Молчи, дурак! – сурово покосился на негоПервуха. – Живо гони сюда дощаник! Да не зевай, как бы в твое зевало пуляне попала!

Корабельщик без спора кинулся к другому борту, и тотчасиз-за струга вырулил ведомый им небольшой дощаник.

Тем временем Говоруха, по велению Первухи издал еще тристолько же разрывающих уши свиста: один короткий, а два длинных, грозных.Раскидали костер, затоптали уголья и кинулись к приставшему дощанику, осторожнонеся закопченный котел с ухою. Лиза и Леонтий растерянно созерцали эту суету,но Первуха, оборотясь, властно махнул им:

– Не мешкайте! От Вольного и нам, и вам лучше быть подалее.Как бы он в другой раз не только кольцо твое, девка, но и всю руку не оттяпал,не сказать похуже. Охальник, каких мало. Ходу, ходу отсюда!

Едва поднялись на борт струга, как из-за леса высыпалапятерка раскосмаченных мужиков, бегущих столь проворно, словно за ними валилиз-за кустов страшный медведище. Лиза охнула было, но Первуха замахал руками, иона поняла, что не тати лесные появились на берегу, а сотоварищи Первухи,Вороны да Говорухи.

То ли условный посвист, то ли еще что-то их спугнуло, но онибез шума, без крика бросились в воду, не дожидаясь дощаника, и устремились кстружку.

Чуть дождавшись, когда последний из артельщиков поднялся, аверевку от дощаника закрепили у края борта, Первуха, бывший, очевидно, над всеюкомандою капитаном и начальником, велел поднимать якорь. И струг споро двинулсяпо течению.

Суета на борту царила страшнейшая. Артельщики окружилиПервуху, стоящего у руля, и то кричали все разом, то принималисьперешептываться, опасливо косясь на Лизу и Леонтия, замерших в сторонке. Однакообрывки разговоров до них все же доносились; и очень скоро оба поняли, с кемсвела их судьба.

Артель сия, под водительством Первухи, являлась поставщикомтайного, запретного товара понизовской вольнице, да и лесным разбойникам,объявленным вне законов. Под видом небогатого купеческого судна подходили кзаранее условленным местам, где сгружали содержимое бочонков и тюков, но отнюдьне соль, табак или ткани, а оружие да ружейный припас.