источников, танкисты как раз поддержали мятежников, а Дзержинцы — президента. Ну или наоборот, непонятно.

— Ничего не понимаю. Во многих городах именно менты почувствовали себя обделёнными и полезли устанавливать свои порядки, и за путчистов. Типа, власть себя дискрдтирвала, — язык Боряна споткнулся о длинное слово. — А вояки типа за президента. А тут наоборот? -

— Кстати да, Дзержинцы судя по кадрам со своими же коллегами хлещутся?

— Офигеть, ты это видел?! — на прямом включении два танка синхронно и красиво, как на танковом биатлоне, выкатились из-за угла. И влупили по небольшому зданию, похожему на автосервис, за которым засели фигурки в черных бушлатах, модных разгрузках и сферах. Полыхнуло пламя, окна брызнули осколками, а с обратной стороны здания полетели кирпичи. Бойцы резво похватали раненых под руки или за разгрузки и рванули назад. Оператор что-то проорал испуганно-матерное и изображение сменилось на студию. Испуганно-озабоченная ведущая, держа пальчик в ухе, видимо, прижимая микрофон, сообщила, что как только связь с оператором восстановится, и прямое включение снова пойдет в эфир.

Еще с час мы переключали каналы, везде было одно и тоже. Бардак. Бардачище. Хаос. Пиздец. По сравнению с ними наш Иртышск казался островком мира и благополучия.

— Наливай. — Я уже чувствовал, что изрядно окосел, но смотреть на этот треш трезвыми глазами не хотелось совершенно.

— Нету. Все выпили.

— Все два литра?!

— Ага.

— Пшли, в машине есть. И это, там кжись морозец придавил, надо огурчки забрать. А то лопнут и замёрзнут.

— Точно! Айда!

Мы грузно выбрались из-за стола, обулись и, нацепив маски но не одевая куртки, пошатываясь пошли по темной лестнице.

— Вставаааай, проклятьем заклиймёооонный, — неожиданно запел Борян, а я внезапно понял, что и сам не прочь покуражиться. Словно с пьяных глаз пришло осознание, что старый мир уже всё, заканчивается. А новый вот-вот начнется, и мы стоим на пороге чего-то нового и неизвестного. Не будет кредитов, надоевшей работы, бумажной волокиты, и Большого брата, который, как известно, все время следит за тобой. Не будет телевизора и интернета. Горячей воды, теплого сортира и холодильника. Законодательно установленного восьмичасового рабочего дня и налоговой инспекции. Ничего того, что до смерти надоело, и большинства из того, без чего нормальная жизнь уже не представляется. Будет как в сказке — интересно и страшно. Но, ссука, не долго и плохо кончится.

И я добавил голоса к Боряну:

— Весь мииир голодных и ррябооов, кипит наш рррязум вазмущёооонный и смертный бооой вести готоооов! — заорали мы в две глотки на весь подъезд.

Вывалились на улицу и строевым шагом зашагали к УАЗику.

— Весь мииир нссилья мы разрууушим дааснаванья, ааа затеееем, — песня рвалась из груди, выдавливая стрессы последних дней, бесшабашное веселье затопило хмельной мозг.

Дошагав к машине, я скомандовал «стой! Раз-два», и Борян послушно встал, шатаясь как вкопанный, даже каблуками щелкнул. А я строевым шагом дошагал до задней двери, сделал «напряа-во!» и залез на заднее сиденье прям поверх наваленных половиков. Вытянул пакет с корнишонами и водкой. Там же были и лекарства с бинтами, но мне вытаскивать их было лень. Потом, все потом. Ну не оставлять же их тут?

Внезапно нас осветил яркий свет фонарей, и строгий голос рявкнул:

— Уважаемые, вы почему нарушаете?

— Чего нарушаем? — тут же набычился Боб после секундной паузы.

За решеткой забора рядом с нами стояли трое, одетые в армейский камуфляж, и с респираторами на лицах. Из-за них голос звучал глухо. Говоривший носил погоны старлея.

Чуть дальше на обочине дороги стоял камуфлированной «Тигр», рядом ещё двое бойцов. Один курил, сняв маску и улыбался, глядя на нас. Видимо, этот цирк с самого начала наблюдали.

— Во-первых, нарушаете общественный порядок, шумите в неположенное время. Во-вторых, объявлен карантин, всем необходимо находиться по домам, не выходя на улицу. Про комендантский час вообще не говорю.

— Да мы чё, мы ниче! А ты чё?! — Борян хамски улыбнулся во весь щербатый рот, и добавил: — вы тут ваще за кого, за белых или за красных?

— Мы за закон и порядок. И если вы сейчас же не вернётесь по домам, мы имеем право применить спецсредства.

— Применить что? Против кого? Против нас? — Борис, как Доцент из «Джентльменов удачи» на полусогнутых подошёл к забору. Блииин, чё сейчас будеееет…

— Идите домой, цирк окончен. Предупреждаю…

— Лейтенант, эт самое… — Боб фигурно замотылял толстыми пальцами перед лицом старлея, — когда я в армию пошел, твой батя ещё прыщики на зеркало давил, понял?! Тут дедушки отдыхают, усохни и проникнись!

Я потянул Боряна за рукав к подъезду, чувствуя, что дело может приобрести неприятный разворот, но тот наоборот, быкуя пошёл к забору. Рядом с здоровенным Борисом старлей казался подростком.

— Считаю до трёх, и если вы не отсюда не уберетесь, то…

— То что? — прорычал Боб, вырывая у меня рукав, в который я вцепился, пытаясь оттащить этого кабана от забора. Боб уже подошёл к старлею, их разделяли только полоски профильных труб забора.

— Три, — без «раз-два» сказал офицер и в лицо сперва Бобу, потом мне влетела беловатая струя «Черёмухи», дыхание перехватило, а горло сдавил спазм. Зрение тут же отказало, все поплыло от хлынувших слез, я потерял ориентацию, но рванул назад. Зазвенел пакет с водкой и огурчиками, по которому я задел ногой. Рядом зарычал и заорал матом Борян. Не сговариваясь, кашляя и обливаясь слезами и соплями, мы побежали в сторону подъезда, и тут сзади раздались частые выстрелы. Борян взвыл и покатился по мерзлому асфальту, споткнувшись о бордюр, и тут что-то словно пинком ударило меня сперва по ягодице, потом дважды по ляжке. Я рухнул рядом, в пакете что-то разбилось со стеклянным хрустом. Борян подскочил, дёрнул меня за шиворот свитера и, хромая, потянул меня по ступенькам. Воротник свитера задрался мне почти до бровей, и я кажется напускал туда соплей и слюней. Кое-как встал на отнимающиеся ноги, и втиснулся вслед за другом в подъезд. Дверь хлопнула за спиной магнитным замком, а мы, спотыкаясь и поддерживая друг друга, вскарабкались на третий этаж и ввалились в квартиру.

***

— Нихрена себе за огурчиками сходили, — просипел Борян. Он стоял совершенно голый, упёршись руками в раковину и развернувшись ко мне волосатой задницей. На его пояснице, ягодице и ляжках наливались огромные, величиной с ладонь, бордово-фиолетовые, почти черные синяки. В местах попадания резиновых пуль виднелись глубокие, как будто выгрызенные кем-то ранки. Вот эти то ранки я и заливал йодом и лепил сверху пластырь. Борян сипло матерился и кряхтел. Пластырей было мало, их качественно залило рассолом от разбитой банки с корнишонами.

— Братан, отпадный