— Согласен — от этого союза, на первый взгляд, приобретают только Ольденбургские, а вот Романовы… Может, дело все-таки в Соне?

Король Франции долго молчал, потом вскочил с кресла и направился к рабочему столу. Нажав кнопку интеркома, Людовик спросил:

— Бланзак далеко ушел?

— Вернуть, государь? — ответил адъютант.

— Срочно!

Людовик-младший кивнул:

— Действительно, за Ольденбургскими необходимо установить дополнительный контроль. Только вот как на это прореагирует младший Романов?

Король отмахнулся:

— Решим. Тем более официально пока Романовы по поводу Ольденбургских ничего предъявить не могут.

— Отец, — вздохнул Людовик-младший, — только вот Алексею на официоз плевать. Он уже и так один раз Бланзака с Дюбуа предупредил, а тут опять…

— Вот пусть Бланзак и извернется, а то привыкли работать в тепличных условиях…

* * *

Звонок от Людовика стал для Умберто неожиданностью, да и тон короля Франции не предвещал ничего хорошего. Когда же претензии по поводу «распоясавшихся на Лазурном берегу молодых членов ндрангеты» были высказаны, Людовик изменил тон на сочувствующий и пожелал Умберто удачи в дальнейшем урегулировании возможного конфликта с Романовыми, потому как есть предположения, что тем молодым человеком, отправившим бандитов в больницу, был великий принц Алексей.

Раздраженно кинув телефон на журнальный столик, король Италии, не стесняясь в выражениях, высказал все, что думал по поводу французов и рода Бурбон в частности, а потом проклял тот день, когда его непутевого внука Джузеппе занесло в дикую Россию.

— Отец, что случилось? — заглянул в гостиную Умберто-младший.

Буквально через пять минут наследник практически слово в слово повторил гневную тираду родителя, а чуть успокоившись, решил спросить:

— Я так понимаю, Романовы тебе еще не звонили?

— Не звонили, — помотал головой король. — Хоть и должны были. И это меня пугает, потому как не в привычках Николая оставлять подобное без последствий.

— А Людовик точно уверен, что принц… предполагаемый принц конфликт пытался уладить, а эти пятеро его спровоцировали на дальнейшую агрессию?

— Уверен, — буркнул Людовик-старший. — Они там уже и показания у охраны клуба взяли, да и мы можем хоть сейчас тех пятерых в больнице допросить. Только что мы этим изменим, если Романовы, я уверен, уже приняли решение?

Наследник прищурился:

— Ты думаешь, что Романовы приговорили верхушку ндрангеты?

— Я в этом уверен, — кивнул король. — Если Николай до сих пор мне не позвонил, то я вижу только этот вариант.

Наследник прищурился еще сильнее, его глаза превратились в две узкие щелки:

— И каковым же будет наше отношение к подобным недружественным действиям русских на территории Италии?

Умберто-старший вскочил и заорал:

— Конечно же, осуждающим! Но постфактум! Ты сам прекрасно знаешь, что если всплывут некоторые подробности уже наших недружественных действий на территории России, то…

Наследник поднял руки в защитном жесте:

— Отец, умоляю, не продолжай! И у стен есть уши! — И, убедившись, что король не собирается в сердцах выдавать опасную информацию, продолжил: — Я все понял. Князя Берлускони будем предупреждать?

Умберто-старший раздраженно отмахнулся:

— Князь Берлускони совсем распустил своих бойцов, вот пусть сам теперь перед Романовыми и отвечает. Кроме того, князь в последнее время уж слишком сблизился с Ватиканом, нас перестал бояться, вот и…

— Ты прав, отец, — протянул задумчиво Умберто-младший. — А что, если под это дело мы подготовим в Генуе какую-нибудь провокацию, чтобы Романовы с ндрангетой с гарантией разобрались?

— Не вздумай! — дернулся король. — У Романовых в подобных акциях участие принимают сугубые профессионалы, и, если они почувствуют хоть малейшую фальшь, на месте Берлускони окажемся уже мы.

— Ты прав… — покивал наследник. — Риск неоправданно велик. — И решил сменить тему разговора: — Отец, что Уме и Джузи говорить будем по поводу всего происходящего? А то еще по молодости вызовут молодых Романовых на дуэль.

— Прямо сейчас внуков зови, — вздохнул король. — И сам не вздумай чего-нибудь лишнего сказать, а то и вправду дуэли не избежать…

* * *

Несмотря на то что проснулся я по выставленному будильнику в двенадцатом часу дня, а значит, и поспал меньше пяти часов, настроение было приподнятым — свидание с Соней, учитывая стычку с итальянцами, прошло не совсем гладко, но девушка, судя по моим впечатлениям, отреагировала на произошедшее весьма и весьма адекватно. Не знаю, была ли подобная реакция следствием моей одиозной репутации, или просто норвежка понимала, что другого выхода на тот момент у меня не было, но в дальнейшем, уже в Сен-Тропе, мы вполне сносно отдохнули в ночном клубе, а потом спокойно вернулись в Монако. Доставив норвежку до апартаментов, я, наплевав на приличия и охрану Ольденбургских, больше десяти минут целовался с оробевшей Соней и байком потом управлял трясущимися руками.

При выходе из душа почуял некоторое изменение в фоне номера — на первый этаж наших апартаментов заявилось достаточно большое количество озабоченных людей, среди которых я отдельно выделил отца, Прохора и Ваню, — но заморачиваться по этому поводу не стал — мало ли какие могут быть дела у старших родичей. Поэтому спокойно обсох, оделся, вышел из спальни на лестницу и совсем не удивился увиденному: во главе обеденного стола восседал мой родитель и с ленивым интересом разглядывал расположившихся по обеим сторонам от него и оживленно общавшихся Прохора, Ивана, генерала Нарышкина, адмирала Варушкина и моих братьев, Колю с Сашей, причем перед всеми перечисленными лицами стояли ноутбуки военного образца, явно позаимствованные в хозяйстве моряков.

— Доброе утро, сынок! — поприветствовал меня цесаревич и хмыкнул: — Ты чего замер на лестнице? Спускайся к нам и поведай, как провел ночь.

День после этих слов отца сразу перестал быть томным, а такой состав присутствующих лиц прямо намекал на предстоящие развлечения, далекие от покатушек на байках, тачках и гидроциклах.

Спустившись на первый этаж, я вопросительно уставился на родителя, который понял меня правильно:

— Здесь все свои, — он покосился в сторону Нарышкина с Варушкиным, — так что можешь не стесняться.

— Доброе утро, господа! — кивнул я.

И осекся: чуйка настоятельно требовала обратить внимание на Прохора с Иваном. Действительно, какие-то странные, скрюченные позы, бледный вид и виноватые глаза!

Темп…

Картина, открывшаяся мне, совсем не радовала — доспехи воспитателя и колдуна во многих местах были повреждены, явно подвергшись чужому физическому воздействию, и, что самое характерное, судя по их эмоциям, что Прохор,