– Конечно, умею.

– Тогда давай вместе пописаем?

На следующий день, кое-как справившись с мокрым бельем и нисколько не расстроившись по этому поводу, Володя взял пустую сумку, маленький топорик и решил отправиться на автобусе в ближайший лес. Было еще очень рано, часов шесть утра. Проходя мимо Любиной квартиры, он вздрогнул и остановился, чтобы проанализировать свои ощущения. Ему тотчас захотелось в туалет, и как только он отпрянул от двери, чтобы по этой причине вернуться домой, позыв исчез. Он повторил эксперимент и убедился, в наличие какой-то нечистой или иной породы силы, которая заставляет не задерживаться у дверей этой квартиры, а пробегать как можно скорей, чтобы не случилось неприятных вещей. Сейчас же, как он понял, не было надобности возвращаться домой. Володя поскорее рванул вниз по лестнице и таким образом избежал неприятностей. Он догадался, что планы насчет покорения сердца вдовы придется оставить. Странная, однако, реакция на нее и эту квартиру у него появилась. Фобия что ли, – неожиданно пришло в голову нужное иностранное слово. Ему стало легче, когда он вспомнил, что не успел вчера ничего конкретного предпринять, не сделал неприличного предложения соседке, пальцем не дотронулся и имеет возможность и дальше притворяться невинным соседом. Слава богу, не будет еще большего позора, а то рядом с ней можно, не дай бог, и того… До туалета точно не добежишь. Ладно, баба с возу – кобыле легче, – решил он, вспомнил плачущего во сне Буратино, и недра его тела, словно после выпитого без закусона стакана портвейна, наполнились приятным теплом.

В это раннее воскресное утро он часа полтора бродил по лесу и выискивал подходящий кусок дерева. Вся древесина, что валялась вокруг, была какой-то неживой, трухлявой, не пищала, когда он стучал по ней топориком. Наконец ему показалось, что несильный удар по куску дерева, похожего на полено, вызвал какой-то неопределенный ответ – то ли звук, то ли странное движение. Володя улыбнулся, нежно взял полено в руки и аккуратно положил в сумку. Тотчас он вернулся с драгоценным грузом к себе домой. На обратном пути он опять чуть приостановился у двери соседки и убедился еще раз, что вдовушку эту лучше обходить стороной, а мимо квартиры пробегать как можно шибче. Тем более появились вещи более возвышенные и светлые, какие-то новые инстинкты стали пробуждаться в душе Володи и даже нежное, сродни материнскому, тепло разливалось внутри. Дома, не поев, не отдохнув, Вова принялся на кухне вырезать из полена своего будущего Буратино. Жизнь озарилась новым смыслом. Новоиспеченного папу Карло не смущало и не тревожило то обстоятельство, что с каждым прикосновением ножа или топора полено не жаловалось на щекотку или боль и не материлось, не вырывалось из рук мастера. Работа, однако, требовала многих дней. Это ведь только в кино и в книжке все происходит поминутно, а в жизни – все не так, тут свои законы.

В тот момент, когда Вова уже сидел с поленом на кухне и орудовал ножом, где-то по ту сторону входной двери тихонько открылась и захлопнулась дверь соседской квартиры. Это была Люба. Она собралась идти на кладбище. Нужно было пройти около километра до ближайшей остановки нужного автобуса. Осень была в разгаре, несильный ветер все равно срывал желтые листья, но, к счастью, дождя не ожидалось. Почти рядом с остановкой припарковался старенький москвич. Что-то было не в порядке, и водитель пытался устранить неисправность. Больше никого на остановке не было. В воскресное утро люди не торопились выходить из дома, за исключением Вовы. Автобуса все не было, и Люба не знала, что предпринять. Она подошла к москвичу и спросила у водителя, что склонился под открытым капотом над мотором своей машины:

– Извините, отвлекаю… Вы не заметили случайно, здесь автобус уже останавливался?

Хозяин машины оторвался от своих дел и высунулся из-под капота. Это был молодой человек приблизительно возраста Любы. Кого-то водитель ей напоминал, но его нос был перепачкан чем– то черным, и это вызвало невольную улыбку женщины. Прежде чем ответить, он как-то странно и внимательно взглянул на Любу.

– Ушел ваш автобус, проехал мимо, опоздали вы. А что вам так весело?

– Вообще-то причин для веселья нет, я на кладбище собралась… Но у вас кончик носа в мазуте.

– Ой, прошу прощения, – засмущался водитель и стал искать по карманам носовой платок, которого не оказалось.

– Да возьмите мой, вот, не надо рукавом, – достала из кармана пальто белый платочек Люба.

– Ну зачем же, может вам на кладбище понадобится… Извините, я ведь не знаю. У вас кто-то близкий там, наверно?

– Да, мужа совсем недавно… А платков у меня два., даже три с собой.

– Ну, тогда я обязан вас подвезти, – сказал водитель и, сняв перчатки, взял платочек из рук Любы. – Я ведь уже готов, исправил свою старушку.

– Не беспокойтесь, я следующего автобуса дождусь, – испугалась Люба и почему-то вспомнила вчерашний визит соседа Вовы. Впрочем, сразу было понятно, что человек, с которым она сейчас общается, это не Вова, который наступает на невидимые грабли и ест дома яичницу, посыпая ее сахарным песочком.

– Боюсь, не дождетесь. Не отказывайтесь, садитесь… А мы ведь, кажется, в одной школе учились, только вы в параллельном классе? Да, точно. Вы наверно удивитесь, но я вас вспоминаю иногда. Ведь я же был тогда чуть-чуть. Ну, это ладно.

– Точно, теперь и я вас тоже вспомнила, особенно без черного носа, – удивилась и облегченно воскликнула Люба. – Мы и правда, не общались, но и вы мне почему-то запомнились. Ладно уж, везите. Или может быть вас дома ждут, и вы торопитесь?

– Нет, нет, теперь я свободен. Теперь я один… Была супруга, но она… То есть живу с родителями – вот в том доме, – махнул он рукой. – Андреем меня зовут, но вы, наверно, не помните. А вы ведь Люба, да?

– Удивительно, не забыли…

– Да, почему-то помню и имя очень хорошо.

Я очнулся от сна. Впрочем, опять же – был ли это сон, прочитанная повесть, просмотренный фильм или что это было? Не знаю. Наверно, в том мире этому состоянию не придумано названия, ибо оно не от мира сего. Но пусть будет сон. Постепенно я вспомнил, как во сне путешествовал, летал, спасал Любу от идиота Вовы, подыскивал своему ребенку отчима, а Любе достойного мужа, который будет любить ее, примет и воспитает чужого ребенка. Не знаю, имел ли я право вмешиваться в чью-то судьбу столь активно и радикально – Толик мне об этом ничего не сказал, и спрашивать я его не буду. Во всяком случае, в мою жизнь он вмешивался, но ему, как ангелу-хранителю, это разрешено, даже положено. Да, прямо-таки творческий процесс. Или это не моя работа? Чьи-то ангелы-хранители постарались? Нет, нет, все же эту повесть написал я и оживил ее – сделал все возможное, чтобы сюжет воплотился наяву, уберег Любу от возможного иного сценария, чтобы судьба ее пошла по своему, более гладкому пути. Моя задача была столкнуть эти две души, не дать пройти мимо. Странно, но это у меня получилось. Потом они и сами поймут, что должны еще и еще раз встретиться. Конечно, идеальной их жизнь не будет. Материальный мир этого не предполагает, ибо он и рай, и ад одновременно, как пояснил Толя, – кому-то больше, кому-то меньше. Но я почему-то знал: не смотря на все возможные в этом мире проблемы и ненастные дни, каждый из членов этой семьи будет всегда уверен, что живет в счастливой семье.