– К какому тесту? – нервно переспросил Джимми.

– По истории Европы. Углубленный курс, – ответила Кэссиди.

– Ну ты спросил, – хмыкнул Эван. – Ни у кого из нас нет университетских курсов. – Он сунул в рот картошку.

– Двенадцатый класс же, – заметил Джимми. – У меня всего пять предметов, с учетом тенниса.

– С учетом тенниса. Да ты крут, – пробубнил Тоби.

Кэссиди фыркнула, а я еле сдержал смешок.

Эван наклонился и сцапал с тарелки Шарлотты горсть картофеля фри. Она притворно надула губы и шлепнула его по ладони. Он со смехом сунул картошку в рот.

– Есть хочу, – в качестве извинения предложил он. – Дневная тренировка выдалась жаркой.

– Да, черт возьми! – подтвердил Джимми, и они ударились жирными кулаками поверх салфетницы.

– Слушай, Эзра, – заговорила Шарлотта, – почему ты больше не сидишь с нами на обеде?

Все взгляды обратились ко мне.

Я пожал плечами и молча выпил содовую.

Семья с кричащим малышом поднялась и направилась к выходу, оставив на столике подносы и мусор.

– Просто… – Я умолк, не зная, что ответить.

Шарлотта действительно хочет, чтобы я произнес это вслух? Что было неправильно – возвращаться в их компанию, в которой меня терпели бы лишь из жалости? Что, когда я лежал в больнице, они показали себя довольно паршивенькими друзьями? Что она изменяла мне в тот вечер, когда случилась авария, и что я, пусть и совсем чуть-чуть, но виню ее в произошедшем? Что, если уж на то пошло, то я предпочту обедать на кушетке в кабинете медсестры, чем буду ежедневно «любоваться» Шарлоттой на коленях у Эвана?

К счастью, мне на спасение пришел Тоби.

– Фолкнер теперь в команде по дебатам.

Мои бывшие друзья покатились со смеху, как будто Тоби заявил, что я объединился с парнями, таскающими в школу ноуты и наушники, чтобы поиграть на обеде в «ВоВ»[28].

– Вы не стебетесь? – спросил Эван.

– Нет, – ответил я. – Чему вы так удивляетесь?

– Мы можем поговорить? – Шарлотта кокетливо похлопала ресницами, изогнув уголок рта в улыбке, не предвещающей ничего доброго.

Кэссиди и Тоби поднялись, давая мне выйти из кабинки. Провожаемый неловким и тяжелым молчанием, я последовал за Шарлоттой к столу со специями и приправами.

Мы с ней не говорили. Я имею в виду, после вечеринки у Джонаса Бейдекера, на которой она бежала за мной, требуя, несмотря на случившееся, вести ее на выпускной. Можно было многое сказать и о многом умолчать, поэтому я даже не знал, с чего начать разговор. Зато Шарлотта знала.

– Да что с тобой такое? – возмущенно спросила она. – Ты теперь общаешься с Тоби Элликотом и присоединился к команде по дебатам?

Она выглядела очень мило в своей юбке-солнце, с лентами на хвосте и нарисованным на щеке синим отпечатком лапки. Но выражение ее лица было далеко не милым.

– Ну? – ждала Кэссиди моего объяснения.

На мой взгляд, я ей подобного не задолжал. Во всяком случае, с чего бы мне объяснять ей нечто столь тривиальное, как мой выбор того, с кем обедать?

– Ну… ты встречаешься с Эваном, – произнес я. – Круто. Свой голос на выпускном балу отдам вам.

– Ой, я тебя умоляю, – с излишней горячностью отреагировала Шарлотта. – Мы же не поэтому вместе.

– Нет, конечно же, нет. – Я еле сдержал улыбку, заметив, как ее взбесили мои слова.

– Это смешно. Ты должен вернуться за наш обеденный стол. Тебе не место с этими лузерами. Можешь даже прихватить свою девушку из снобской частной школы, я не против.

– Они не лузеры. И мы с Кэссиди просто друзья.

– Ага, – рассмеялась Шарлотта. – Ведь столько девчонок, видя тебя, только и думают: «Вот с этим парнем я буду просто дружить».

– О чем ты?

Я был твердо уверен, что большинство девчонок, видя меня, только и думали: «Этот парень чуть не погиб на вечеринке у Джонаса. Был звездой спорта, а стал калекой. Печально».

Я поднял бровь, выжидая, когда Шарлотта озвучит то, о чем все думают, но помалкивают. Вместо этого Шарлотта, раздраженная мной, со вздохом хлестнула рукой по юбке. Я помнил ее этот жест с тех безмятежных дней одиннадцатого класса, когда мы только начали встречаться.

– Боже мой, Эзра! Пойми уже наконец. Ты сейчас весь из себя мрачный и депрессивный, и не спрашивай у меня почему, но тебе как никому идет печальный, задумчивый и недосягаемый вид. Ты можешь получить любую девчонку, поэтому забей на своих социальных изгоев и перестань страдать из-за растяжения связок.

Из-за растяжения связок… ну да. Я даже не знал, что на это сказать, поэтому ответил в своей обычной манере, свойственной мне при общении с Шарлоттой – а точнее, при общении со всей группкой бывших друзей: пожал плечами и промолчал.

– Слушай. – Шарлотта шагнула ко мне и мило надула губки. – Я устраиваю в следующую пятницу вечеринку. Ты ведь придешь?

А вот теперь она точно флиртовала со мной. Что мне было совершенно не нужно.

– Вообще-то, нет. Я занят.

– Чем?

– Турниром по дебатам, – ответил я, довольный собой. – К сожалению, он займет все выходные. Меня не будет в городе.

– Ты шутишь?

Я наклонился, сократив расстояние между нами и прекрасно осознавая: мне сойдет с рук все, что бы я ни сказал.

– Нет, я серьезен, как автоавария.

И, прежде чем вернуться к столу, одарил ее своей самой обворожительной улыбкой.

По пути к машине я обернулся лишь раз. Солнце садилось, и на стоянке зажглись гирлянды, натянутые между двумя пальмами. Но даже в багряном свете вечернего неба и сиянии сотен крошечных лампочек, отражавшихся в окне «Ин энд аут», я хорошо видел своих бывших друзей – трех человек, занявших большую угловую кабинку. Они уже завершили свой ужин, но не освобождали самый лучший столик закусочной, сидя за ним так, будто имеют на это полное право.

Не так давно я сидел там вместе с ними, поглощая двойной бургер после теннисной тренировки и макая картофель фри в молочный коктейль, чтобы Шарлотта взвизгивала от отвращения. И смеялся над мающимися дурью Эваном с Джимми, которые нарочно своими глупыми выходками проверяли на прочность мое терпение.

– Нас отсюда когда-нибудь выкинут, – предупреждал я, качая головой. – Сфоткают в идиотских бумажных колпаках и повесят на стену, чтобы пристыдить.

А когда Джастин Вонг демонстративно подходил к нашему столику, чтобы забрать подносы, я украдкой бросал на него извиняющийся взгляд. Мы вели себя некрасиво, но нам за это никогда не влетало.