в мешок послание, где пожелал, чтобы следующего волколака создали из младшей княжны Долгоруковой, за что он был готов заплатить двойную цену. Подумать только, дочь заклятого врага станет одной из ступеней его возвеличивания. Опять же, у неё хороший потенциал, а значит, и результат превзойдёт эффект от прежнего, который уже сошёл на нет.

Но этой пигалице по невероятной случайности удалось избежать похищения. А после её взяли под столь плотную опеку, что о повторном похищении уже не могло быть и речи. Об этом же говорилось в послании, которое так испортило настроение его светлости. Он уже смирился с тем, что превратить её в волколака не получится, но от этого его желание убить девчонку ничуть не уменьшилось.

— Никита, я хочу, чтобы этот щенок. Как его? — Князь щёлкнул пальцами.

— Ярцев? — догадался дьяк.

— Он. Я хочу, чтобы он пожалел, что осмелился влезть в мои дела.

— Мне приказать…

— Нет. Мы уже отправили плату за очередного волколака?

— Деньги нужно оставить в тайнике завтра.

— Вложи в сумку с монетами соответствующее послание. Пусть это сделает охотник. И не самого щенка, а кого-то, о ком он будет сильно горевать.

— Я всё понял, ваша светлость, — поклонившись, заверил дьяк.

Глава 12

«Могу забрать твою жизнь, но не стану. Пусть это будет тебе уроком и наказанием, щенок, чтобы не лез в чужие дела. Жаль, что от поскрёбыша толку немного, а то и тебя прихватил бы. Сестрица твоя, конечно, тоже не очень, но как довесок сойдёт».

— Что это? — закончив читать, спросила Эльвира Анатольевна.

— Мне на съёмную квартиру подбросили, — угрюмо ответил я.

— Это то, о чём я подумала?

— Лиза в гимназии сегодня так и не появилась, пропала и боярышня Столбова.

— Они всего лишь не пришли ночевать, это пока ещё ни о чём не говорит. Завтра…

— Сестра не входила в круг общения боярышни, мало того, они не ладили. Если это не те, кто торгует волколаками, как шапками на базаре, тогда я испанский лётчик, — перебил её я.

— Кто вы? — вздёрнула бровь учитель фехтования.

— Не важно. Эльвира Анатольевна, не могли бы вы рассказать мне всё, что знаете о ритуале превращения в оборотня.

Ситуация, признаться, из ряда вон, и я сейчас на взводе, хотя стараюсь держать себя в руках и мыслить трезво. Вот уж чем делу не поможешь, так это бестолковыми метаниями, угрозами и уничтожением мебели, пусть и очень хочется. Но взгляд сам собой зацепился за высокую грудь Рябовой, встретившей меня дома в запахнутом халате. Его полы самую малость разошлись, явив взору простую белую сорочку. Открыто не больше, чем в декольте платья, но до чего же притягательно.

— Проходите, Пётр Анисимович, — уловив мой взгляд и запахивая халат под горло, пригласила она.

Тут ещё нужно понять, кто из нас больше смутился. Она, привлёкшая внимание ученика вовсе не своим положением учителя. Или я, который на какое-то время даже позабыл, зачем сюда пришёл.

— Откровенно говоря, мне не так много известно, — наливая из графина воду в стакан, начала говорить она. — К уже рассказанному могу добавить только то, что ритуал вроде бы проводился в полнолуние. Возможно, эти предположения возникли из-за того, что обращение оборотня происходит в полную луну.

Рябова не стала меня убеждать в ошибочности моего вывода и сразу отнеслась к моему визиту серьёзно.

— И скорее всего, имеют под собой основание. Княжну пытались похитить за четыре дня до полнолуния, как и в этом случае, — заметил я.

— Возможно, вы и правы.

— Вам известно ещё что-то, Эльвира Анатольевна?

— Нет, это всё. Но я могу предположить, что соответствующие записи могут быть в «Повестях временных лет». Правда, доступ к ним ограниченный, и вас точно не пустят даже на порог библиотеки архиерея.

— Книги хранятся там?

— Конечно, там.

— И какой век мне нужен?

— Одиннадцатый-двенадцатый. Но вам туда не попасть.

— Это мои трудности.

— Вас ведь не остановить, Пётр Анисимович?

— Разве только убить. И не советую запирать меня в карцер, потому что тогда я убью того, кто меня туда определит. Если не попытаюсь спасти сестру, буду жалеть до конца своих дней. Лучше уж сдохнуть, чем жить, зная, что просто принял это.

— В таком случае учтите ещё один момент. Вам придётся иметь дело с одарёнными. Минимум двоими. Один из них сильный, и второй, его помощник, выполняющий грязную работу, с которым мы и столкнулись. Сомневаюсь, что обладая таким секретом, этот урод не озаботился усилением своего дара.

— О чём вы хотите мне сказать?

— Только о том, что у вас нет никакой защиты от атакующих плетений, а значит, и шансов победить в схватке.

— Огнестрельное оружие бьёт дальше плетений, а стрелять я умею, как имею и отличный штуцер.

— Мои плетения шестого ранга поражают на сто сорок шагов, седьмой ранг способен достать на двести восемьдесят, — покачав головой, возразила Рябова и продолжила: — Причём не по строю, а по одиночной цели. Сомневаюсь, что ввязавшийся в такую авантюру не подрос хотя бы до этих величин, я бы ещё и выше забралась. Мой стандартный «Панцирь» способен выдержать два попадания из фузеи на расстоянии до семидесяти шагов и три свыше этого. Если же я переведу в него весь разовый лимит, то выстою против залпа дюжины фузей в упор.

— Вы мне это просто в качестве информации говорите? Спасибо, конечно, но родители не только нашим воспитанием занимаются. Или хотите что-то сказать, чего я не знаю?

— Сомнительно, чтобы они вам говорили об этом, но есть способ пробить защиту высокорангового одарённого. Невероятно дорогой, но есть. На пулю можно нанести соответствующее плетение, что поможет пробить щит одарённого. Однако имеется один нюанс. Плетение, нанесённое на предмет, это не то же самое, что и узор, сделанный на человеке или животном. Ни один амулет не будет работать без Силы.

— А Силу вобрать в себя может только бриллиант, — закончил я её мысль.

— Совершенно верно, — с лёгким кивком подтвердила она.

— И какой величины должен быть камень, чтобы пробить ваш полный «Панцирь»?

— Треть карата.

— То есть на каждый люм щита нужен люм Силы амулета, — сделал я нехитрый подсчёт.

— Совершенно верно.

— И как можно изготовить такой амулет?

— Вложить камень в пулелейку и залить свинцом, после чего нанести на пулю плетение.

— А оно не повредится, когда пуля будет проходить через нарезы?

— Его же не шилом выцарапывают. Ничего с ним не станется. Правда, для этого понадобится одарённый, специализирующийся на плетениях, слишком уж незначительные размеры и точная работа. А ещё нужно учитывать, что после попадания в щит бриллиант разрушится. Чего не случится, если вы промахнётесь.

— Дорогое удовольствие, — заметил я.

— Я бы сказала, очень дорогое.

— Благодарю за помощь, Эльвира Анатольевна.

— Обождите, Пётр Анисимович. Я могу оставить эту записку у себя?

— Зачем?

— Если в первый раз мои выводы были всего лишь ничем не подтверждённым умозаключением, то вот это является косвенным подтверждением. Я обязана немедленно доложить начальнику гимназии, а он соответственно в коллегию образования. Этим делом должна заниматься Тайная канцелярия.

Я лишь молча кивнул, давая понять, что она может оставить записку себе. Мне она всё одно без надобности, потому что в моей памяти отпечатались все детали вплоть до заусенцев на бумаге довольно низкого качества.

Из дома, в котором находилась квартира отставного капитана, я вышел вполне удовлетворённый визитом. Конечно, узнать получилось совсем немного, но я, признаться, рассчитывал на гораздо меньшее. И уж точно не надеялся получить направление, куда нужно топать дальше. Однако всё сложилось удачно, и я взял курс на главный собор Воронежа, при котором и находилась библиотека архиерея.

Часов у меня нет, слишком дорогой аксессуар, который попросту не полагается гимназисту. В учебных заведениях в принципе запрещено выделяться из общей массы. Потому и мундиры с мундирными платьями пошиты из ткани среднего ценового сегмента. Никаких украшений или излишеств, а часы сегодня вещь статусная. Впрочем, у меня хорошее чувство времени, а потому ориентируюсь с точностью в интервале плюс-минус пять минут.

Взгляд сам собой поднялся на практически полную луну, зависшую на небосклоне. «Волчье солнышко», ох, не только из-за завывания серых её так прозвали. Да и они, похоже, неспроста горланят в её честь. До полнолуния ещё четыре дня. Хм. Сейчас десять вечера, получается уже три.

Кулаки непроизвольно сжались, а зубы заскрежетали, того и гляди покрошу их. Держись,