Лив вопросительно посмотрела на подушку в его руках.

– Собираешься здесь спать?

– Нет, я просто…

Йенс не знал, что ей ответить. Неправильно было выгонять ее из комнаты. Он не знал почему, но чувствовал, что Лив должна быть здесь в этот самый момент. Она всегда и во всем помогала ему.

– Лив, ты же помнишь, как убить старого оленя?

Лив воодушевленно кивнула.

– Сейчас самое верное решение – убить твою бабушку.

Йенс наблюдал за выражением лица Лив. Воодушевленное кивание резко сменилось бездвижным удивлением. Он увидел блеск в ее глазах.

– Ладно, – сказала она наконец. Теперь в ее шепоте появились нотки задумчивости, как у взрослого. Их в голосе дочери Йенс никогда раньше не слышал.

– Но почему?

– Она прожила длинную, прекрасную жизнь и теперь готова отправиться дальше.

– Да, но… она ведь твоя мама? Она мне сама это сказала позавчера, а ты ответил, что так оно и есть.

– Да.

– Разве можно убить свою маму?

– Лив, если я не сделаю это, она заберет тебя у нас! И ты больше не будешь здесь жить. А такое не сможет пережить уже твоя мама… Неужели ты этого хочешь?

Лив решительно покачала головой в знак несогласия. С кровати все также доносился храп, ритмичный, словно часы.

Девочка положила руки на плечи отцу, наклонилась к нему и прошептала:

– Тогда это можно сделать.

Йенс обнял девочку и поцеловал ее в щеку.

– Хорошо, доченька. Я сделаю это быстро, так что она и почувствовать ничего не успеет.

– Конечно, ведь здесь темно.

Йенс кивнул и поднялся.

– Но, пап! – Лив снова потянулась к нему. – Как ты хочешь это сделать?

На мгновение все затихли, потому что Эльсе Хордер вдруг перестала храпеть. Было так тихо, что можно было услышать, как кристаллы снежинок стучат по оконному стеклу.

Эльсе начала ерзать, поправила подушку и вздохнула. Было непонятно, спала она или уже нет.

Йенс и Лив выжидали.

Наконец дыхание Эльсе стало тяжелее и вскоре снова сменилось ровными глубокими вдохами.

Наконец Йенс ответил:

– С помощью этого.

Он крепко сжал в руках подушку и посмотрел на Лив. Сейчас он уже отчетливо видел ее в темноте, но был уверен, что она видела его лучше. Острота ее ночного зрения могла впечатлить кого угодно.

– Может, тебе лучше пойти к себе?

– Нет, я никуда не пойду! – решительно ответила Лив. Иногда возражать ей было бессмысленно.

От страха у Йенса перехватило дыхание. Он хотел, чтобы Лив осталась. Чтобы они сделали вместе и это – ведь они все делали вместе.

– Тогда встань сюда, – сказал он и показал пальцем на противоположную сторону кровати. – Не подходи очень близко. Она будет дергаться.

– Как камбала?

– Да, как камбала.

Эльсе Хордер лежала на спине с руками, скрещенными на груди, словно во время молитвы. Создавалось впечатление, что она слышала их разговор и хотела облегчить сыну работу.

Все случилось быстро.

А в это время ее внучка сжимала в темноте чью-то невидимую руку.

P.S.

Я не знала о том, что ты все видела, пока ты сама мне не рассказала. Этого не должно было произойти! Если бы я знала, что ты будешь там с ним, я бы остановила его. Но тогда бы он сделал это потом, потому что это нужно было сделать.

Ты ни в чем не виновата, хоть и была там. А вот я – да! Я хотела только одного – чтобы твой отец убил твою бабушку и мы смогли жить спокойно. Это было прежде всего мое желание. Он пошел на это из-за меня. Он не убийца, Лив. Может, убийца на самом деле – я.

Приезжий

Корстедский трактир стоял на северном выезде из города, сразу за лавкой мясника и похоронным бюро. Это был небольшой трактир, но теперь – единственный на острове, после того как второй на юге закрылся и вместо него поставили продуктовый магазин. Зимой большая часть комнат в трактире пустовала; держаться на плаву заведению помогали постоянные гости. Еда здесь была отменная, но не только поэтому сюда стекалось все местное население. Все дело в том, что бар корстедского трактира был самым центром социальной жизни острова. Сюда заезжали на велосипеде, чтобы одолжить телефон и позвонить знакомым, в чьих домах его еще не установили; сюда приходили, чтобы услышать последние сплетни или посмотреть субботний матч по футболу – в холле трактира стоял цветной телевизор. За каждый забитый англичанами гол гости старого трактира выпивали еще по одной кружке пива.

В трактире было два помещения – основной зал и холл, а его каркас составляли стены из красного кирпича, который уже начал крошиться. Знатоки говорили, что соломенная крыша выдержит еще лет двадцать, а вот лишайник на северной стороне здания пора убрать.

Роальд унаследовал трактир после того, как его дядя скоропостижно скончался от сердечного приступа. Такая удача словно свалилась на него с неба. Сидя у себя в квартире на кухне и читая тетино письмо, он вдруг понял, что это мучительное чувство, терзавшее его вот уже несколько лет, наконец его покинет. В письме она настойчиво просила его согласиться: «Роальд, я не стану продавать его, не предложив тебе».

Ему оставалось только решиться: вскочить с места, выпрямить спину, уйти с работы, собрать вещи, сесть в машину и доехать до маленького парома, а с него – прямиком в новую жизнь. Он был разведен, и детей у них с бывшей женой не было, так что и делить было нечего. К сожалению. Если бы его сперматозоиды были активнее, то, возможно, у него сейчас были бы и дети, и жена.

Теперь она была счастлива в новом браке: у нее родились двое чудесных малышей, а ее длинноволосый, обожаемый всеми вокруг супруг пел ей песни про любовь и мир во всем мире. Роальд презирал себя за то, что так ненавидел его.

От отчаяния Роальд решил жениться на своей работе. Но и эти отношения не были удачными. Все же в них было одно преимущество – время пролетало незаметно. Оно просто тонуло в груде книг для подготовки к урокам, проверке домашних заданий, собраниях и болтовне о новом доме директора и романе двух его коллег.

Со временем рана стала заживать.

Если бы он мог вдохнуть полной грудью, то рана бы покрылась коркой и отвалилась. Он был в этом уверен. И именно это мучило его. Ему не хватало воздуха. Какого-то другого воздуха; не того, что был в классе или в городе. Этот воздух был полон