Однако Риперт все не шел: он задержался в обществе некоего Роже Бриффо, который неожиданно назначил ему встречу в магазине грампластинок на Елисейских Полях. Роже Бриффо с младых ногтей освоил профессию полицейского осведомителя, при каждом удобном случае оказывая услуги знакомым, так или иначе связанным с полицией, например Кристиану Риперту. Это был грузноватый молодой человек с кислым лицом, боковым пробором в набриолиненных волосах и необычайно короткой шеей, едва позволявшей ее владельцу завязывать тугой галстук в черно-белую клетку.

Когда Риперт вошел в магазин, Роже Бриффо издал протяжный, однотонный, благодушный свист, затем сложил в стопку десятка полтора пластинок и без единого слова протянул их Риперту. Риперт понес стопку к кассе, оплатил пластинки и вернул их Бриффо, который тотчас сообщил, что слышал о типе по имени Шав, который вроде бы снюхался с типом по имени Гиббс, который нацелился на известное дельце о наследстве, о котором сам он ничего не знает, но может сказать, что какая-то заваруха, возможно, готовится в южных Альпах. «Ага, ну хорошо, очень хорошо, — сказал Риперт, — спасибо, до скорого!» В ответ Бриффо только сплюнул сквозь зубы и покрепче зажал под мышкой пластинки.

Когда Риперт позвонил в дверь Бока, в кастрюле из пирекса осталось всего шестнадцать холодных, прилипших ко дну спагеттин. «Живо, поехали, — сказал он, — есть новости в деле Ферро, я тебе расскажу по дороге». Двадцать минут спустя они уже покинули Париж со стороны Орлеанских ворот и во весь опор погнали канареечно-желтую GS в сторону южных Альп.

GS держала приличную скорость до самого Морвана, где, как известно, есть холмы и где она стала подозрительно тяжело одолевать подъемы, потом начала сбавлять ход даже на спусках, а потом и на ровной дороге перестала давать больше шестидесяти пяти.

— Да что это с ней? — бурчал Риперт. — Тащится как старая кляча!

Таким манером они проползли еще полсотни километров, их обгоняли все кому не лень, и Риперт просто исходил злостью.

— Надо возвращаться, — решил Бок, — нет смысла тащиться дальше на этой колымаге. Мы так и так опоздали.

Добравшись до Макона, они развернулись на эстакаде и поехали обратно в Париж со скоростью катафалка. «Слушай, при такой езде мы от скуки сдохнем, — сказал Риперт. — Давай останавливаться всюду где можно, особенно там, где есть рестораны и прочее. А заодно осмотрим Везле[29], ты еще не бывал в Везле? Тебе это название о чем-нибудь говорит?»

— Лучше вспомни, что он нам тогда сказал.

— Кто сказал? Что сказал?

— Бенедетти. Про смету расходов. Давай-ка сначала позвоним ему. Остановись на первой же заправке, или у мотеля, или у придорожного ресторана, не знаю, как они там зовутся.

Риперт недовольно поворчал, затем смолк, Бок тоже, и они продолжили путь к северу со средней скоростью исправного велосипеда, размышляя о судьбе, о своей судьбе, о судьбе Жоржа Шава и о том, что этот последний наверняка успел добраться раньше них до дома Маргерита-Эли.

В чем они крупно ошибались, ибо пять часов назад Жорж Шав и Фергюсон Гиббс все еще находились в Иври-сюр-Сен, только на самой окраине Иври, далеко от дома Фернана, у перекрестка, от которого шла аллея, упиравшаяся в тупик, а в глубине тупика виднелись распахнутые ворота, ведущие в просторную темную мастерскую. В углу помещения высилась груда автомобильных запчастей, рядом стояли разбитые вдребезги «Панард» и «Сааб», в ожидании ремонта или отправки на свалку, это уж как решит мастер. Сквозь прозрачные волнистые щиты пластиковой кровли внутрь сочился тусклый свинцовый свет. Слева стоял новый подъемник веселеньких, еще не поблекших расцветок, в углу справа находилась каморка, отгороженная от мастерской полиэтиленовыми чехлами, замазанными краской. А между ними, вдоль стены, тянулся верстак, заваленный тисками, инструментами, моторами и их частями, грязными ящиками с деталями; тут же, над верстаком, висели в порядке убывания размеров, точно клавиши саксофонов, наборы гаечных ключей, а также календари текущего года, на которых обнаженные женщины позировали, сидя в открытых автомобилях. В самом центре помещения у верстака маячила буйная рыжая шевелюра над широкой спиной, обтянутой ярко-синим комбинезоном; короткая могучая рука остервенело била молотком по какому-то предмету, отчего вся мастерская наполнилась пронзительным звенящим эхом.

Жорж улучил момент между двумя ударами и кашлянул, Пеллегрен обернулся. Он проворно развинтил тиски, вытащил из них злосчастный предмет, сунул его себе в рот, с силой надавив сверху, чтобы выправленная челюсть села на место, и тряхнул головой, проверяя, все ли в порядке, как проверил бы карданный вал.

Затем он подошел, пытливо вглядываясь в посетителей. Жорж никогда не мог определить, узнаёт ли его Пеллегрен при каждом из его визитов, редких, но регулярных. Тот всегда изъяснялся со свирепой фамильярностью, допускавшей любые гипотезы по этому поводу.

— Вы меня помните? — спросил Жорж в надежде на разъясняющий ответ.

Человек в синем комбинезоне снова тряхнул головой, что могло означать и да, и нет, и короче, вопрос не в этом, давайте ближе к делу; одновременно он бросил на рыжую голову Гиббса угрюмый, завистливый и вместе с тем солидарный взгляд.

— «Фольксваген», — напомнил Жорж. — Синий.

При упоминании об этой машине лицо механика перекосила страдальческая, сочувственная гримаса; он закрыл глаза и повернулся, словно решил уйти.

— Нет-нет, я не за этим, — поспешил сказать Жорж. — У вас случайно не найдется что-нибудь поприличней?

Пеллегрен опять тряхнул головой — каждый раз это означало нечто другое — и повел их во двор, на зады мастерской, где стояли небесно-голубой «Форд-Транзит» в рабочем состоянии, халтурно перекрашенный в серое «Форд-600» и ржавая «204» с корсиканскими номерами.

— Вот эту, — сказал Жорж.

Пеллегрен назвал цену — тут они наконец услышали его голос, — и Гиббс заплатил. Спустя четверть часа они, в свою очередь, подъезжали к Орлеанским воротам, где остановились на заправке. Гиббс вышел из машины, чтобы проследить за этой операцией. Механик оказался необыкновенно жизнерадостным парнем, он прямо-таки излучал радость жизни.

— Корсика! — воскликнул он при виде их номеров, — каким ветром вас сюда занесло в такую собачью погоду? У вас там, на Корсике-то, солнышко светит, ясное солнышко, горячее солнышко, жаркое солнышко!

— Да, вы правы, — сказал Гиббс.

— Уж где-где, а у вас солнышко… При таком солнышке, не знаю, чего еще людям надо.

— Верно, верно.

— Хотя что касается работы, — предположил механик чуть потише и другим тоном, игнорируя слабый, но вполне реальный английский акцент англичанина, — с работой у вас там плоховато, да?

— Действительно, — признал Гиббс, — с работой у нас трудно.

— Заметьте, — объявил механик, — это проблема вообще всех островов. С вас, стало быть, сто шестьдесят пять франков двадцать.