– Что ж, я не нахожу никаких недостатков в твоей стратегии, – голос Петриса был ровным, словно грифельная доска. – Все это звучит великолепно.

Фил зашипел и нетерпеливо постучал костяшками пальцев по капюшону Петриса.

– Ну и каков текущий план? Таскаться по старым убежищам в каменных пижамах, надеясь, что она не придет и не постучит в дверь вашей усыпальницы? Ты в тюрьме, Петрис. Я предлагаю тебе освободиться.

Фил показал статуе внутреннюю сторону своего запястья, украшенную короной из многоэтажек, затем коснулся острием копья руки Петриса в рясе, и на ней появился рисунок из тонких трещинок. Камень отслоился, испуская запах мокрой пещеры. Открылось несколько дюймов белой, как бумага, плоти, на которой также проступила татуировка.

– Пожалуйста, старик, – тихо проговорил Фил. – Мне нужна твоя помощь.

Их прервал звук – пронзительный страдальческий вой. Бет отвела от них взгляд, ища источник шума. Задыхающийся, очевидно хлюпающий соплями визг ребенка раздавался из каменного свертка, покоившегося в объятиях Девы Марии.

– О! – явно удивленно пробормотала Дева. – О, тише, ш-ш-ш-ш-ш, ш-ш-ш-ш-ш-ш, – в ее голосе прослеживались нотки отчаянья, как будто она и не подозревала о существования ребенка, пока тот не заплакал. – Тише, ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш, ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.

– Новорожденный, – с сожалением пробормотал Петрис, и его подбородок царапнул шею, пока он поворачивался к Филу.

К крику ребенка добавился скрежет камня о камень, появляющихся и также быстро запечатывающихся трещин, когда остальные статуи с усилием и осторожностью задвигали тяжелыми ногами.

Бет заметила, что запястье Петриса заросло новым гранитом.

– Ну, полно, полно тебе…

– Все в порядке, мы позаботимся о тебе.

– Хочешь пить?

Статуи сгрудились вокруг ребенка, успокаивающе воркуя гранитными голосами. Один из ангелов едва уловимым движением изогнул крыло, позволяя дождевой воде, собравшейся между перьями, стечь в рот ребенка.

Бет смотрела на них. Хотя пустые каменные фигуры не повернулись к ним, она чувствовала излучаемую ими неприязнь: неприязнь к ним, к их предложению и к Богине, интересы которой они представляли.

– Филиус, – окликнул Петрис, не отворачиваясь от ребенка. – Извини. Мы можем иметь всего несколько дюймов свободы внутри камня, но эти дюймы мы будем защищать. Я не доверяю ей и не доверяю тебе, когда ты говоришь за нее. Ответ «нет».

Филиус выглядел удрученным. Он повернулся, чтобы уйти и, когда проходил мимо, пробежал пальцами по голове ребенка. Известняк обсыпался, и парень наклонился, чтобы поцеловать открывшуюся кожу. На его губах осталась слизь, покрывающая голову младенца. Ребенок не переставая плакал, и, когда Бет последовала за Филом через заросли папоротника, она услышала, как камень вновь окутывает маленькую головку.

Бет следовала за Филом по запустелым уголкам Восточного Лондона, хотя парень был в полубессознательном состоянии, и она не улавливала никакой логики в их маршруте. Они плутали по узким дорожкам и возвращались по собственным следам из переулков, заканчивающихся тупиками. Каждый шаг отдалял Бет от города, который она знала.

Архитектура становилась все более темной и странной: изрисованные граффити старые здания кинотеатров с давно погасшими неоновыми вывесками и закрытыми дверьми; электрическая подстанция, наполовину скрытая в облаке колючей проволоки, и повсюду краны, разбросанные по линии горизонта, словно безжалостные стражи.

На закате они достигли Лаймхауса. Бет упала под железнодорожной аркой, выдохшаяся, но ее проводник по-прежнему дергался. Он склонил голову, как будто к чему-то прислушивался, потом ругнулся и снова вскочил на ноги. Уведя девушку подальше от железной дороги, он наконец позволил ей присесть в узком переулке между мусорными баками.

Какое-то время Бет наблюдала за парнем, упершись подбородком в предплечье. Вздрогнув, она осознала, что беспрекословно следовала за ним, но стоило ли ему доверять? Этому парню, якшающемуся с гигантскими пауками и служащему Богине, которая навечно погребала живых людей: как она умудрилась выбрать эту сторону? И все же она так же верно следовала за ним, как Кара ходила за нею.

Кара. Бет вздохнула. Она бы доверила Каре решать, та ли это сторона; Кара всегда была ее компасом.

Девушка скрючилась у стены, внезапно осознавая, как сильно хотела вновь увидеть подругу, извиниться за все, помириться и вернуть все, как было.

Она заснула, и ее сны полнились маленькими каменными надгробиями.

Когда Бет проснулась, Фил уже ушел. На долю секунды девушку охватило беспокойство, но она быстро подавила его: не верилось, что Фил мог ее бросить. Несмотря на возражения, напряженность и странности, Бет казалось: парень хотел, чтобы она была рядом. Девушка коротко улыбнулась, удивленная, какое удовольствие доставила ей эта мысль.

Стену опутали граффити, но ничего интересного не было, одни неаккуратные непристойные эпитеты. У Бет не было времени оставлять подобные подписи. Кирпичи были для нее журналом, а не рупором; она рисовала не для того, чтобы как-то повлиять на город, а чтобы показать, как город влияет на нее.

Она откопала в рюкзаке мелки.

Туманно-желтый придал ее рисунку девушек-ламп жизни, перекликаясь с их световыми коронами. Бет слегка ухмыльнулась и добавила чуток мясца на зад самой дерзкой из них.

На противоположной стене она нарисовала Петриса, расположив его в туманном тенистом саду из надгробий и сорняков. Что-то захватило ее внимание: она изобразила эмоцию на каменном лице, сама того не замечая. Гнев. Пристальный взгляд казался обвиняющим.

– Знаешь, – раздался голос позади нее, – я думаю, он мог бы выглядеть немного более озлобленным, если бы ты как следует над ним поработала. В смысле: я знаю, что он хочет себя убить, но это в значительной мере профессиональный риск Тротуарного Монаха. Он чрезвычайно жизнерадостный, стоит только узнать его получше. – Фил подошел совершенно бесшумно и теперь стоял у нее за плечом, внимательно разглядывая рисунок. – А в остальном неплохо. Когда-нибудь ты должна нарисовать и меня. Он усмехнулся и, замысловато изогнув тощие руки, встал в позу со своим прутом.

– Уже, – призналась Бет.

– Да? Где? И каков я там?

– Как будто состоишь из старой кожи и ершика для чистки трубки. Довольно реалистично.

Фил явно немного приуныл.

– Как Электра? – он указал на изображение девушки-лампы. – Она бы вызвала тебя на танцевальный поединок, если бы это увидела.

– По крайней мере, ты ее узнал. Это не так просто, как кажется, знаешь ли. Кроме того, – Бет придала голосу немного остроты, – лишь внутреннее – истинно.

Узнав цитату, Фил, перестав улыбаться, сполз по стене.

– Что такое, Бет? – горестно спросил он. – Что ты хочешь этим сказать?