Бет прижала ладони ко рту, словно пытаясь удержать тихие страдальческие всхлипы, рвущиеся наружу. Ее взгляд привлекла одна фигура, сгорбленная, обнимающая колени. Глаза и рот зияли между ног, шея была сломана.

Бет завертелась на месте, споткнулась и упала. Ее руки вцепились в останки, и девушка отдернула их, сжав кулаки. Она свернулась в позу эмбриона и осталась лежать, тяжело дыша, среди кирпичных трупов. А потом Фил обнял ее, а она прошептала:

– Кто?.. – язык едва шевелился. Щебневая пыль осела на ее легких, как кровь. – Кто это?

– Женщины в Стенах и Каменники, – грустно объяснил Фил. – Они просто люди, Бет. Люди, которые тут жили.

Женщины в Стенах. Бет не смогла не представить жмущиеся друг к другу фигуры, пытающиеся сбежать, все вертящиеся и вертящиеся в панике, пока тяжелая чугунная груша снова и снова крушит все вокруг на все меньшие кирпичные осколки.

Она медленно распрямилась и заставила себя посмотреть. На груди мальчика цвела большая дыра, по краю торчали острые ребра. Глянув на бур, Бет поняла, что это орудие убийства.

– Что это за место?

Когда Фил отвечал, дрожь в его голосе сказала Бет, что он бывал здесь множество раз, но легче со временем не становилось.

– Мы называем их Полями Сноса. В последнюю войну Высь добрался досюда от Святого Павла. Это… – он помедлил. – Это самое маленькое поле боя. Есть и другие, ближе к месту, где мы начали, но… Я привел тебя сюда, потому что здесь это легче вынести.

Бет повернулись к парню, в глаза словно насыпали песку.

– Почему?

– Ты должна понять, – скорбно сказал он. – Должна принять. Он – убийца, Бет: он – алчность самого города, убивающего себя в стремлении разрастись. Он возрождается, поколение за поколением, и каждый раз становится сильнее, и мы слабеем, как от рака. Я хочу, чтобы ты поняла: все эти красивые башенки, что он построил из стекла и стали, – парень раскинул руки над братской могилой, – стоят на этом, – глаза его широко распахнулись, в голосе слышалась мольба.

И тогда Бет поняла, почему он снова и снова приходит сюда: чтобы вспомнить, кто он. Несмотря на охоту, танцы с фонарями и ночные шатания по городу, он знает: это то, с чем ему, в конце концов, предстоит столкнуться.

«И ему нужна твоя помощь, Брэдли, так что поднимай задницу».

Бет неуверенно встала, не обращая внимания на попытки Фила ей помочь. От ужаса кружилась голова – она чувствовала себя призраком, плывущим над изломанными мертвецами. Шагу нельзя было сделать, чтобы не наступить на одного из них. Трусливая ее часть хотела, чтобы они ушли под гравий, исчезли; хотела закрыть глаза и забыть, что видела их. Она сердито отпихнула от себя это чувство и взамен заставила себя посмотреть на тела взрослых, свернувшихся вокруг своих детей, потому что, какой бы мелочью это ни было, это было наименьшим и одновременно всем, что она могла сделать.

– Как вы делали это раньше? – внезапно спросила она. Гнев ее нарастал; от него разболелся желудок. – Как убивали Высь?

Он издал короткий смешок.

– Убивали? Мы, главным образом, стараемся только, чтобы он убивал нас чуть медленнее.

Бет уставилась на него, и у парня отпало всякое желание шутить.

– Ладно, – сдался Фил, – однажды моя мать почти прикончила Высь навеки: она сожгла его огнем, жарче, чем… ну, что угодно. Мы называем это Великим пожаром.

Бет потребовалось несколько секунд, чтобы это осознать, потом она недоверчиво переспросила:

– Великий пожар? В Лондоне? Это была твоя мама? Это было?.. Боже мой, это было оружие?

Фил монотонно ответил детским стишком:

– Лондон в пламени пожара; лей же воду, воду лей. Пламя, пламя, пламя, пламя: смой кровь улиц с Паддинг-лейн. – Он холодно улыбнулся. – Сентябрь тысяча шестьдесят шестого: та пекарня была ее огнивом, но топливом стала только она сама. Да, Бет, это было оружие – ее великое оружие. Некоторые сказали бы – ее великая сила, потому что иногда лишь сила уничтожать способна спасти все остальные силы. – Он гордо задрал подбородок. – Город горел три дня и три ночи, но не тронул ни волоска ни на одном человеческом ребенке. Вспомни об этом, когда в следующий раз соберешься назвать мою мать чудовищем. Гаттергласс говорит, долгое время они считали, будто с Высью покончено, но, должно быть, глубоко под землей остался его зародыш.

Теперь ярость завязла у Бет во рту, вызывая позыв сплюнуть ее, но откуда взялось это чувство? Девушка не знала этих людей; она даже не знала, что в городе жили такие люди, так почему же она дрожит от желания отомстить за них? Ответ пришел к ней быстро, рожденный волной ярости: это были ее улицы, Лондон был ее местом, и если в его стенах жили люди, они были ее людьми. Город был живым, и Бет всегда в глубине души знала это.

Она не убегала из дома. Ее дом был здесь: ее дом и ее народ.

Ее народ, ее война.

Она посмотрела на Фила. Его лицо отражало ту же ярость, что и ее.

– Мы должны идти, – тихо сказала Бет. – Надо собрать армию.

Он посмотрел на нее с благодарностью, сменившейся затем выражением, которое Бет узнала, хотя оно и выглядело неуместным на его дерзком лице.

Это был тот же взгляд, что появлялся на лице Кары, когда та поддерживала Бет в очередном глупом поступке: мольба о храбрости. «Пожалуйста, – говорил он, – придай мне достаточно смелости для этого».

Потом Фил сорвался с места и проворно полез по мертвому буру, пока не встал, кое-как балансируя на самой вершине: тощая тень, колеблющаяся на фоне облаков.

– Высь! – завопил он дико и неразборчиво. Через весь спящий город он бросал вызов кранам на темном горизонте, повторяя снова и снова. – Высь! Вы-ы-ысь!

Наконец парень спустился вниз и, пошатываясь, подошел к Бет. Его глаза были широко распахнуты, и девушка заключила его в объятия и крепко прижимала к себе, пока он не перестал дрожать.

– Куда теперь, командир? – Бет сидела на столбе, разрывая жиронепроницаемую бумагу с бутербродом. Запах копченого окорока и горячего расплавленного масла поплыл по холодному воздуху.

Через несколько часов после того, как они покинули Поля Сноса, Бет обнаружила, что больше не может вспомнить, что чувствовала, находясь там. Она вообще не могла ничего почувствовать: как будто эмоции взорвались от гнева и выключились, оставив только самые примитивные телесные ощущения: холод, растяжение мочевого пузыря, боль уставших мышц…

Бет откусила большой кусок, внезапно почувствовав зверский голод.

– Хочешь? – пробормотала она с полным ртом хлеба и бекона.

Фил с улыбкой отказался:

– Мне это не нужно.

Бет проглотила:

– Ах да, твой хваленый синтез. Ты никогда ничего не ешь? Так, просто, ради вкуса?