– Любите навязывать свое мнение?

– Возможно, со стороны это так выглядит, но мне важно не настоять на своем, а открыть человеку глаза. Нет, даже не так. Чтоб он посмотрел на ситуацию под другим углом. Причем перед теми, кто мне не нравится, я не распинаюсь. Но Лена мне нравилась, поэтому… – Роман сделал паузу и выпил воды. – Только она меня как будто не слышала. И продолжала захлебываться восторгом. Представляла их огромный дом (откуда ему взяться, если она живет с родителями, а у Ильи даже на квартиру денег нет) и трех ребятишек. Обязательно мальчиков. С ними в ее мечтах папа ходил на рыбалку и играл в футбол. При том, что Илья ненавидит запах рыбы, а командные игры считает идиотизмом.

– И вы не выдержали и высказали все, что о ней думаете?

– Да.

– То есть назвали дурой.

– Именно.

– Все влюбленные люди – дураки. В большей или меньшей степени. Но вам, видимо, этого не понять.

О да, он ошибся! Никакая она не стерва. И не железная, не холодная. Это рабочая маска, как форма, что сейчас на ней надета. В обычной жизни Василиса наверняка другая. Роман представил ее бегущей по полю в тонком сарафане. Волосы растрепаны ветром, за ухом ромашка. Василиса хохочет, оборачивается, смотрит игриво…

– Вы замужем? – ни с того ни с сего спросил Роман.

– Не ваше… дело! – Слово «собачье» она пропустила, но было ясно, что употребить его Василисе хотелось.

– Значит, не замужем, – сделал вывод Рома. Он давно заметил, что «окольцованные» женщины в девяноста девяти процентах случаев отвечают на сей вопрос утвердительно, да обычно с гордостью, как будто речь идет о каком-то почетном звании или награде. Врут только те, кто имеет шкурный интерес.

Она никак не прореагировала на его комментарий, как будто не слышала его. Черкнув что-то в своем блокноте, спросила:

– Своего старшего брата вы так сильно ненавидите?

Рома опешил:

– С чего вы решили, что я его ненавижу?

– Это очевидно.

– Я ровно к нему отношусь.

– Бросьте! Если бы это было так, женщину, готовую выйти за вашего непутевого, как вы считаете, брата, вы превозносили бы до небес, поддерживали, одобряли ее выбор, сулили помощь, а не обзывали дурой.

– У вас ко мне еще есть вопросы? – холодно спросил Роман.

– История есть, которую я вам рассказать хочу. В прошлом году я вела расследование по факту насильственной смерти женщины. Убили ее выстрелом из охотничьего ружья. Двустволка принадлежала жениху покойной, отпечатки на ней были только его. Он же стал главным подозреваемым. Но убийцей оказался младший брат (как это выяснилось, рассказывать не буду – долго). Парень так люто ненавидел старшего, что не мог позволить ему жить счастливо.

– Почему тогда он убил не его самого, а невесту?

– Я задала ему тот же вопрос. И в ответ услышала – это было бы слишком просто, а мне хотелось видеть, как он страдает.

– Я так понимаю, вы и меня причислили к категории братоненавистников-душегубов?

Она пожала плечами.

– Но вы не правы. Я не имею никакого отношения к смерти Елены. Даже если в порядке бреда предположить, что я – копия вашего убийцы… Кстати, сколько ему дали? – спросил Роман.

– Десять лет.

– Ага. Так вот, как будет страдать мой брат, я все равно не увижу. Завтра вечером мы с мамой уезжаем. А Илья остается тут. Я только трейлер посмотрю, а самого фильма не увижу. – Роман встал со стула: – Я могу быть свободным?

– Прочтите протокол, распишитесь.

Он сделал то, что требовалось.

– А теперь тут поставьте автограф.

– Это еще что?

– Подписка о невыезде.

– А если я не поставлю… автограф?

– Я заключу вас под стражу на сорок восемь часов. Имею право.

– Знаю, – криво усмехнулся Роман, расписавшись на бланке.

– До свидания, Роман Евгеньевич.

– До свидания, Василиса Геннадьевна.

Он пошел к выходу, но его остановил голос Миловой:

– На орудии убийства отпечатки пальцев вашего брата.

– Ильи?

– Да. Ильи. Лену зарезали ножом, который он держал в руках, когда ел мясо.

– Как быстро вы проверили отпечатки!

– Они есть в базе.

– Не верю, что Лену убил Илья.

– И я. Потому что уголовник никогда бы не оставил на орудии убийства отпечатки своих пальцев.

Роман постоял немного, глядя на Милову туманным взглядом (обычно под ним скрывалась заинтересованность), после чего, не сказав ни слова, вышел.

Таня гладила брата по коротко стриженным волосам, пытаясь его успокоить. Но Илья плакал, как ребенок. И это при том, что, будучи ребенком, он как раз никогда не плакал. Совсем! Иногда его глаза увлажнялись, но он яростно тер их кулаками, и слезы высыхали. Сейчас же они лились ручьями. У Тани сердце разрывалось при виде плачущего брата, и она начала рыдать вместе с ним.

– Почему, Таня? – выдавил он из себя, подняв на нее полные свинцовой грусти глаза.

– Я не знаю, – выдохнула она, думая, что брат имеет в виду причину, по которой убита именно Лена. Но он, как оказалось, не то имел в виду.

– Почему именно я расплачиваюсь за грехи наших непутевых родителей? Из-за того, что я старший?

– С чего ты решил, что расплачиваешься за них?

– Сам я столько не грешил, Таня… – Он вытер лицо кулаком. – Да, святым не был, но и страшного ничего в жизни не сделал. Так почему же все так у меня плохо? Несчастье за несчастьем… Я думал – все искупил. Отсидел за кого-то. Предательство любимой пережил. Ан нет! Ужас продолжается. Сначала Марина, теперь Лена…

– Марина – это твоя подруга, которая поддерживала тебя?.. Та, что писала тебе письма и привозила пирожки в тюрьму? Та, которую убили?

– Ее не просто убили… – Он уже не плакал, но взгляд его стал совершенно больным. У сына был похожий, когда он лежал с температурой под сорок. – Ее убили так же, как Лену…

– В смысле, зарезали?

– Зарезали. А потом на лице накорябали это слово. – Он судорожно вздохнул. – ПРОСТИ…

– Ты хочешь сказать, что… что Лену и Марину?.. – В голове не укладывалось, поэтому Таня и делала паузы между фразами.

– Да, да! Один в один! Даже буквы расположены примерно так же… ПР… О… СТИ… Я, когда увидел… чуть с ума не сошел. Не думал, что увижу еще раз этот ужас… И это ПРОСТИ на лицах двух дорогих мне женщин.

– Значит, их убил один и тот же человек?

– Выходит, так. – И с мольбой: – Но это не я! Не я!