Осень заставила людей задуматься обо всем, что было пережито в летнюю пору цветения, чтобы из него сохранить в памяти все радостное, дабы в долгие дни и ночи зимнего избяного сидения не одолевала глухая скука…

Ночь.

В удельное княжество она подкралась кошачьей поступью. Кошки частенько так подкрадываются к пташкам, не всегда уверенные, что, поймав их, полакомятся теплым мясом…

Остров с вотчиной Ирины Лукияновны укрыла темнота. Еще совсем недавно вечер густил темноту мглистостью сумерек, они ползли по водной глади сиреневым туманом. У берегов туман запутывался в осоке, камышах, прибрежных кустарниках, продираясь сквозь них, дымом стелился по острову, становясь ночной темнотой. Предчувствуя ненастье, встревоженно лаяли собаки и визгливо ржали кобылицы. Пошаливал ветер, и именно в его порывах собаки вынюхивали сырость грядущего ненастья…

В хоромах боярыни, в трапезной, на дубовом столе, заставленном посудой, блюдами со снедью, горели в свечнике четыре свечи. От их огоньков на серебряных ендовах с медами, на золоченых с чернью сулеях с водками, на чарах ползали жучки бликов, они то вспыхивали, то потухали, будто светлячки.

В сулеях – водки по крепости на любой вкус, начиная от боярской двойной, убойной для рассудка, до сладкой – на патоке.

На одном окне приоткрыта створа. Она, поскрипывая, шевелится от ветра, когда его дуновения залетают в покой, огни на свечах начинают метаться и чадить черными прядями копоти.

Во главе стола в кресле, укрытом волчьей шкурой, – Ирина Лукияновна с накинутой на плечи парчовой душегреей, опушенной собольим мехом. Чуть поодаль, по правую руку от хозяйки, – нежданный, но желанный гость. Повстречала его боярыня в хоромах, вернувшись со встречи с удельным князем.

Гость широкоплеч, одет по-простецки, но все на нем из иноземной материи. Приехал на Вычегды, а родом из богатой семьи купцов Строгановых и крещен именем Хрисанф. Темен волосом, в бороде волос курчавится, а на свету заметен блеск россыпи седины.

Лицо исчерчено морщинами. На лбу – два шрама, над правым глазом только половина брови. Левое ухо пробито стрелой, но не татарской, а вогульской, спущенной с тетивы на берегу реки Вишеры. На левой руке нет большого пальца – отрублен, когда Хрисанф сидел в плену у пермяков.

Застольная беседа хозяйки и гостя была настолько интересна, что оба позабыли и про снедь, и про чары.

Для Ирины Лукияновны Хрисанф дорогой гость. С ним дружна ее память с девичьей юности. Однако прошедшие годы Строганова не пощадили, нет в его глазах памятной ей застенчивой удивленности, лишь настороженное холодное созерцание. Такой взгляд бывает у людей от свидания с постоянной опасностью.

Приезд Строганова на остров и для него самого был внезапным – не смог совладать с желанием повидать Аринушку во вдовьем обличии. Из Москвы появился после очередного торгового странствия по землям Перми Великой.

Хрисанф без ума любил ее, надеялся увести женой в родительские хоромы, что стоят на берегу суровой северной реки, да между ним и боярышней встала родительская воля. А боярин Кукша и вовсе лишил Хрисанфа надежды на счастье, своровав любимую. Помогли избавиться от любовной беды странствия по неведомым краям язычников с дотошными новгородскими торговыми землепроходцами.

Не отводит глаз от хозяйки Хрисанф Строганов. Говорит о странствиях, а думает о сокровенном, все мысли об Ирине, ради чувства к которой живет бобылем, не останавливая взгляда на встречаемых красавицах, коими так богата Великая Русь. Мешает память говорить Строганову о настоящем, поэтому и говорит не торопясь.

– Великая во мне неуемность повидать чужие земли уводила меня и в Сибирское царство. Татары там крепко сидят задами на земных богатствах, при мысли о которых ум за разум заходит. Соболями и бобрами, коими тебя одарил, там разжился, выменяв на бусы да на шелка. Велико Сибирское царство. Ох, велико! Но все же оно мои возмечтания о камской соли не смогло заставить позабыть.

Несметно соляное богатство Камы, но взять его нет силы. Хозяева Пермской земли, всякие инородцы, глаз не спускают с пришельцев с Руси. Скорбел я о своем купеческом бессилии. Всякие думы передумал, как овладеть сим богатством, и все же надумал, Аринушка. Порешил подать Руси свое разумение, что пора ей прибрать земли Перми Великой к своим рукам и начать в них по-справному хозяйничать. Навестил Москву, разумея, что в ней тепереча главная сила во всей удельной Руси. Повидал великого князя. Слушал он мой сказ про Каму, но мыслит князь Дмитрий, что нельзя Руси воевать в сию пору Великую Пермь. Нужна Руси воинская сила, чтобы вызволить себя от ордынских пут. И все ж, прощаясь, наказал помнить о всем, что повидал я на Каме, до поры до времени. Слова его успокоили меня, выходит, не зря я к сим краям приглядывался.

Строганов замолчал, залюбовавшись боярыней, а потом, заметив, что от порыва ветра, залетевшего в покой, в свечнике погасла одна свеча, привстал и притушил пальцами чадящий фитиль. Сев, гость продолжил:

– Навестил я и Троицкий монастырь. Святитель Сергий из Радонежа тоже внимал моим речам, дал обещание послать в земли пермяков и чуди проповедника веры христовой, инока Стефана. Надеется святитель, что христианство проложит Руси торный путь в Великую, но языческую Пермь.

– Понимаю, жизнью рискуешь в чужом краю. Соли на Руси и без камской хватает.

– Что ты, Аринушка. Не забывай, что Русь наша растет. Всякий рот без соли не живет. Скотина и та без нее не обходится. Нужна Руси камская соль, да к тому ж в ней соленость, с нашей солью не схожая. Кинь камскую соль в любое хлебово – так разом язык проглотишь.

– По моему разумению, московский князь правильно рассудил.

– Князь Дмитрий верно судит, только я опасаюсь, что сибирские татары намерены завладеть камскими землями, а потом и на нас позарятся. Тогда татары чуть ли не со всех сторон Русь обложат. Но воевать Пермь без обидной для нас причины негоже, да и осторожно надо к сему делу приступать, потому на любой тропе придется стукаться лбами с новгородцами. Новгород шибко охоч до любого богатства, будь оно в лесах, в водах и в земле. Нельзя Руси моргать глазами и дозволить Новгороду стать полным хозяином на Каме.

– Уразумела из твоих слов, что за камскую соль надо людской кровью расплату вести, потому хозяева от нашего сурового погляда на них землю свою не отдадут. Московский князь ведает, что от любого взмаха меча, от любой стрелы в человеке жизнь кончается, потому и велел тебе поостыть от назойливого возмечтания. Мне ль не ведома горячность твоего сердца, кою поняли князь и святитель Сергий, потому и велели повременить с возмечтаниями, за кои можно проститься с жизнью. Аль мало у тебя прибытка и богатства?

– Не про то речь ведешь, Аринушка. Не нищий. На паперти с протянутой рукой не стою. Пошто норовишь позабыть, что не дал Господь счастья быть нам с тобой в супружестве. Судьба меня обворовала. Как несжатый колос живу в одиночестве. А ты, видать, позабыла, что оба молились об общем счастье?