— Если б не Мавка, я б никогда не решилась полюбить человека… Я б так и осталась камнем. А он — стал бы им. Могильным камнем. Он бы умер.

— Но ведь статуя Афины пропала, — напомнила Катя. — А без Великой Матери чудо не случится.

— Афина — не Великая Мать, — молвила Кара.

— Она — ее часть, — сказала Катя. — Так же, как и Киевицы? Ведь мы, по сути, тоже Великие Жрицы. Но в данном случае, — Дображанская улыбнулась студентке, — мне кажется, ты ошиблась. Кара просила о помощи вовсе не нас…

— А кого?

— Ту, что сотворила меня. Ту, что призвала меня к жизни своими словами… Смотрите, вот ОНА! — Городская Мавка шагнула вперед, распахнула балконные двери…

Черное небо взорвалось. Выскочив на балкон, Маша и Катя увидали, что огромный рекламный экран, хамски занявший на доме Марцинчика место Богини, взорвался фейерверком черных осколков, его остатки упали на землю, а между двух сов появилась летящая женская ипостась — Белая Богиня в развевающейся одежде и серебристых доспехах девы-рыцаря…

Две совы взлетели. Улица заговорила, запела, как греческий хор. Обернувшись назад, Маша увидела, что, присев рядом с Дашей, Кара с тревогой смотрит в лицо Руслану, увидела, как черные тени под его глазами, серые впадины на щеках стирает невидимый ластик, черты разглаживаются, дыханье становится ровным.

Тихо прикоснувшись губами к его лбу, каменная Дева сделала шаг назад и слилась с бетонной стеной. Руслан медленно открыл глаза.

— Что случилось? Мне показалось, или ты снова спасла меня? — спросил он Дашу Чуб.

* * *

— Всегда хотела побывать в Замке Ричарда, — Землепотрясная с любопытством осматривала темные комнаты самого известного в Киеве дома с привидением.

— Потому и притащила нас сюда в два часа ночи, — сварливо сказала Катя.

— Еще нет и двенадцати, — примирительно возразила ей Маша. — И Даша просто волнуется за Руслана, не может найти себе места… Но не переживай, завтра после обследования его выпишут из больницы с диагнозом «совершенно здоров». Теперь он будет жить долго-долго…

Маша остановилась у окна, взяла в руки обернутый целлофаном портрет той, кому долгая жизнь не судилась.

— Киев воскресил для нее врачей в тот год, когда она начала писать «Ифигению в Тавриде», — сказала она. — Он хотел, чтобы Леся была жива. Хотел, чтобы она ее дописала… но она умерла.

— Но зачем Городу нужна была пьеса? — потряслась Даша Чуб.

— Мне кажется, я знаю ответ. — Катя отложила свой i-Pad. — Давным-давно на одной из скал Крыма стоял храм Великой Богини Девы. Ее священная статуя спустилась к нашим предкам прямо с неба… В храме служила Великая Жрица, земное воплощение Богини. Тавры и скифы поклонялись ей. Затем в Крым-Тавриду прибыли греки и, основав там свои города, переняли этот культ. Они отождествляли Деву Тавров со своей богиней-девой Артемидой. Иные — с девой Афиной… Но есть любопытная версия. Большинство греческих богинь были в прошлом лишь жрицами Великой Матери.

— Жрицами?

— Как и мы, Киевицы, они могли творить чудеса, повелевать мирозданием… и остались в памяти людей богами. Воплощением мудрости, силы, чистоты. Потому их силы и законы порой так похожи — все они служили одному культу.

— Тогда ты бы, наверное, была Афиной, — сказала Маша. — Предводительницей амазонок. Богиней мудрости и войны.

— А ты, — приняла игру Катя, — Артемидой, покровительницей амазонок и девственниц.

— А я? — возмущенно воскликнула Даша.

— Согласно этой версии, культ Великой Матери распался у греков на трех богинь. Афину, Артемиду и Афродиту — богиню-прародительницу амазонок…

— Богиню красоты и любви? Это по мне. Тогда мне точно не нужно блюсти невинность! — пришла в восторг от подобного распределения Даша.

— Одним из имен Артемиды было Ифимеда. Возможно, так греки и прозвали Великую Жрицу тавров. Возможно, так родился древнегреческий миф об Ифигении в Тавриде. Но к тому времени священная статуя Девы — той, самой первой, древнейшей, истинной Матери — была давно похищена, а местонахождение храма никому не известно. Ученые ищут его до сих пор. Многие уверены, что он действительно был…

— А писатели умеют видеть, — продолжила Маша. — Поселившись в Ялте на вилле «Ифигения», путешествуя по окрестным горам, Леся могла узнать это место, увидеть правду…

— Какую? — спросила Чуб.

— Статуя Девы пропала, — напомнила Катя. — Согласно греческому мифу, Ифигения украла ее. Но куда она делась, что сталось с самой жрицей — точно неизвестно. А Лесю называли украинской Ифигенией. Возможно, в этой или в ненаписанной пьесе «о вере предков моих» Леся должна была рассказать нам об этом… Мне кажется, Город хотел, чтобы она нашла эту статую.

— Но ведь пьесы уже нельзя написать, — сказала Даша. — Выходит, все бессмысленно?

— То, что мы знаем о том, как они были важны, — уже немало, — не согласилась Дображанская. — Есть первый акт. И если написанное в нем правда… — Катя помолчала. — Разве она не повторила судьбу всех Высших Жриц? Разве не стала Богиней? Разве мы не обожествляем ее? И разве ее памятник не стоит в центре города, как памятник Афины или Девы Таврической? Значит, Крым действительно признал ее новой Ифигенией. И взял за то свою плату, лишив ее телесной любви.

— Что за чушь… у нее был муж… Она не была старой девой, — обиделась за писательницу Даша.

— Старая дева… да, это чушь, — сказала Катя. — Можно ли назвать старой девой Афину Палладу? Можно ли назвать старой девой Жанну д’Арк, изменившую историю Франции, ход 100-летней войны и сожженную на костре как ведьма… Нельзя. Даже если она и осталась девственницей. Леся изменила историю украинской литературы. Но она вышла замуж лишь в 37 лет, будучи уже смертельно больной, и умерла через четыре года. А перед свадьбой написала пьесу о платонической любви двух супругов. Она исповедовала любовь «Голубой розы». И, насколько мы знаем, она редко изменяла себе. Потому дому и достался ее характер…

Катерина остановилась перед одним из своих портретов кисти Агапия и окончательно убедилась, что это не она. Просто, по-видимому, чувства, испытанные сторожем при виде красавицы Кати полностью совпали с чувствами дома к своей Даме сердца.

— И все-таки здорово, что в Замке действительно есть привидение, — огляделась вокруг Чуб. — И зовут его Ричард… пусть и не король. Хотя… — Даша вспомнила вдруг сцену а-ля «барышня и хулиган», десятилетнего воришку, окрестившего себя королем улицы, и покачала головой. — Дома у нас, выходит, читают классиков, а барельефы оказываются образованней многих людей… Но если б я знала, что Ричард читал песню про Ричарда, я б вам сразу сказала, в кого он влюблен. В Лесю. Как и я…

— И давно ты влюблена в Лесю Украинку? — смешалась Маша.

— Да не в нее, — отмахнулась Даша. — В того, кто написал… Как только Руслан сказал мне, что написал мне песню… Это нельзя объяснить. Нужно почувствовать! Когда тебе посвящают стихи… настоящие… То ты сразу… если ты, конечно, натура чувствительная… читая их, чувствуешь, ну, почти половой акт… А если мистическая — почти венчание в церкви. А рыцарь-дом явно чувствительный… И если он принял пьесу про Ричарда так близко к сердцу, если он решил, что она про него, значит, считал, что и для него… И не мог не почувствовать к ней. И я тоже, сразу…