бьют по нему коромыслом. Одна из них бросилась на разведчиков, что, мол, вы его защищаете! Вижу, одна снова норовит немца коромыслом огреть. Я, сняв с плеча карабин, подставил его под удар. А удар оказался настолько сильным, аж коромысло пополам. Но всё же нам удалось уговорить разъярённых женщин, и они дали воды не только разведчикам, но и немцу. Хотя, при этом одна из них сказала: «Если бы вы нам не помешали, мы бы с ним расправились». Попрощавшись с разведчиками, я направился к штабу полка, который располагался в одном из домов. В это время слышу шум самолёта. Вижу – летает «рама». По всей вероятности, она летала не в первый раз, и не исключено, что были проведены съёмки, так как у штаба находился часовой. Когда я приблизился к дому метров на десять-пятнадцать, раздался взрыв, потом другой. Были сброшены в дом несколько гранат. В результате, в доме повылетали стёкла и даже рамы. Многие пострадали, в том числе у меня были порезаны щёки и лоб. Мы оказали друг другу помощь. Когда я вышел из этого дома и пошёл на КП дивизиона, по дороге встретил командира полка майора Певзнера, который, узнав о бомбёжке, шёл в штаб, чтобы узнать подробности. Он спросил меня, все ли живы. Я ответил, что все отделались лёгкими порезами. Он сказал: «И Вы, я вижу, пострадали». Я ответил: «Ничего страшного», и пошёл на КП дивизиона.

Но однажды я не видел немца в лицо, но слушал его песню, а переводчиком была девочка лет 12-13-ти. Произошло это в 1942 году, в период поисков путей выхода из окружения. Организовывались группы по 2-3 человека и посылались в ближайшие деревни с целью разведки, как правило, под видом местных жителей из окрестных деревень в поисках, якобы, продуктов питания или работы. Но в большинстве случаев это производилось более тайно. Велись наблюдения за передвижением немцев, выявление позиций, возможностей контактов с местным населением, также с целью достать гражданскую одежду, переодевшись в которую, можно и не вызывать подозрений немцев и полицаев.

Я стоял у берёзы, откидывая от себя ползущих к берёзе двух ужей. Ко мне подошёл инструктор политотдела по информации Квасов и говорит: «Ты у нас в политотделе самый молодой, пойдёшь сейчас к помощнику нач. разведки дивизии Либману в его распоряжение». Я пошёл к указанному месту, Либмана я знал, и он меня часто видел. Увидев меня, он удивился: «Зачем ты сюда пришёл?» Я сказал: «Послали в Ваше распоряжение». Рядом с ним на корточках сидели двое военнослужащих. Кто они были, я не знал. Либман, продолжая разговор, сказал: «У меня один серьезно заболел», показывая на одного из военнослужащих. Оказывается, потребовалась надежная замена. Заболевшего он отправил обратно. А мне сказал: «Наша с Вами задача «прощупать» две окрестные деревни» и подал мне рваную гимнастерку без петлиц, «а твою снесет в политотдел, заболевший». В то время еще не было погон, а носили кубари на петлицах, у меня их было два, конечно же, в разведку с моими кубарями не пойдешь. Прежде, чем поставить задачу, он предупредил: «Если попадете на немцев или полицаев, говорите, что вы дезертиры и скрываетесь в лесу давно». Задачу он сформулировал нам так: выйти на опушку леса, замаскироваться и вести и вести наблюдение за передвижением немцев и местных жителей. Обо всем ему докладывать, самим никаких действий не предпринимать. Моим напарником оказался Осинцев. С ним мы вышли на опушку леса. Сам Либман расположился метрах в 50-60 позади нас. Было это перед рассветом. Замаскировали свои НП и стали вести наблюдения. Видим Либмана, и он нас видит. Дом, который мы решили взять под наблюдение с Осинцевым, стоял несколько в стороне от дороги.

Приблизительно, в 7 утра из дома вышла женщина и что-то делала во дворе, спустя минут 15-20 она вернулась в дом. Примерно, через полчаса из дома вышел мужчина в немецкой форме и пошел по дороге. Спустя минут 20, снова вышла женщина из дома во двор, занимаясь своими делами, затем она помахала рукой и вышла на улицу, направляясь в сторону, противоположную ушедшему немцу. Около полудня из дома вышла девочка во двор со скакалкой. Больше во дворе никто не появлялся. Женщина вернулась домой примерно в 15 часов. Спустя 15-20 минут, она ушла снова в том же направлении, что и утром. В 18-19 часов она вернулась. Мужчина вернулся в дом, уже солнце скрылось за горизонтом. В течение дня движения немцев не обнаружили, не было видно и гражданского населения. Как после мы выяснили, из этой деревни население выехало еще до войны, оставались лишь немногие, не пожелавшие перебираться на центральную усадьбу совхоза, расположенного в деревне Нестерово. Когда солнце село, Либман подозвал нас к себе. Мы углубились чуть в лес и стали отдыхать по очереди. На следующий день повторили те же наблюдения за местностью. На третий день Либман принял решение, как только немец уйдет, постараться войти в дом и переговорить с хозяйкой или девочкой. Разузнать, где располагались немцы. Выждав момент, когда немец ушел утром, мы с Осинцевым незаметно приблизились к дому и залегли у забора огорода, ожидая появления хозяйки. Но вместо хозяйки из дома вышла девочка, и бегом в огород, что-то крича. Осинцев, тихонько обращаясь к девочке, сказал: «Доченька, не бойся, мы русские. Хотим у тебя кое-что узнать». По возрасту, Осинцев был старше меня и поэтому назвал ее доченькой. Девочка сначала испугалась, а потом, придя в себя, подошла ближе к забору, спросила: «А вы не партизаны?». Мы ответили «Нет. Мы красноармейцы, попали в окружение». Она тихо спросила: «Вас двое?». Мы ответили: «Да». Она, оглянувшись по сторонам, тихонько сказала: «Вы пока побудьте здесь, я провожу маму на работу, а потом проведу вас в хату, а когда мама придет днем на перерыв, Вы с ней переговорите, а то она очень боится, у нас живет немецкий фельдфебель. Он рано уходит и поздно приходит». И ушла. Спустя несколько минут, мы услышали разговор матери с дочерью. Мать что-то наказывала дочери. Через десять минут девочка подошла к нам и сказала: «Мама ушла на работу, а вы потихоньку идите в хату». Мы по одному, пригибаясь, почти по-пластунски проползли через огород и вошли в хату. Она провела нас за печку и сказала: «Вот здесь побудьте, а я буду на улице, чтобы никто не обратил внимания. Когда мама будет идти на перерыв с работы, я ее предупрежу. Вы не бойтесь, мы вас не выдадим».