– «Я – Аарон Лэйк, и вы, вероятно, не знаете меня. Я решилвступить в борьбу за пост президента нашей великой страны только потому, чтосильно напуган. Я боюсь Китая, Восточной Европы и Ближнего Востока. Я боюсьэтого страшного и непредсказуемого мира, который меня окружает. Боюсь того, чтонаши доблестные вооруженные силы окажутся не в состоянии противостоятьпотенциальному агрессору. В прошлом году федеральное правительство получиловесьма приличное превышение доходов над расходами, и тем не менее мы тратимсейчас на укрепление обороноспособности страны гораздо меньше, чем пятнадцатьлет назад. Нас утешают тем, что наша экономика сейчас развивается быстрымитемпами и сильна как никогда, но окружающий нас мир стал за последние годыболее опасным, чем мы можем себе представить. Число наших врагов растет скаждым днем, а наша способность защитить себя оставляет желать лучшего.Откровенно говоря, мы уже сейчас не можем защитить себя. Если я станупрезидентом, то непременно удвою расходы на оборону в течение первого же срокасвоего правления».

И при этом никаких ухмылок, никаких ужимок, простонормальная и вполне внятная речь человека, который серьезно озабочен судьбамистраны и готов спасти ее.

– «Лэйк, пока еще не слишком поздно», – снова напомнил голоскомментатора.

«Неплохо, совсем неплохо», – подумал Хэтли Бич, прикурил ещеодну сигарету, последнюю за сегодняшний день, и посмотрел на лежащий рядомконверт. Да, пять миллионов баксов – слишком большая сумма для него. Конечно,он заплатил бы этим несчастным людям, если бы мог. Но откуда взять такиесумасшедшие деньги?

Хэтли вдруг страшно захотелось выпить хотя бы пару глотковбурбона. Да, полностью оправдать себя перед судом присяжных было практическиневозможно, он и так скостил себе почти половину срока, однако и второйполовины вполне достаточно, чтобы окончить здесь свои дни. К концу срока емубудет шестьдесят пять, но Хэтли был абсолютно уверен, что не доживет до этоговозраста.

Бич вышел из комнаты, не выключив телевизор, и направился ксебе. Было десять часов вечера, и следовало укладываться спать. У дверей своейкамеры он столкнулся с соседом Робби – молодым парнем из штата Кентукки,который получил срок за двести сорок ограблений жилых домов. Робби грабил дома,а потом продавал украденное оружие, бытовую технику и всякую мелочь, а навырученные деньги покупал кокаин.

Он сидел здесь уже четыре года, считался ветераном и именнопоэтому занял нижнее место на двухъярусной койке.

– Спокойной ночи, Робби, – сказал он и выключил свет.

Бич забрался в постель и укрылся до подбородка тонкимодеялом.

– Спокойной ночи, Хэтли, – прозвучал снизу мягкий голоссокамерника.

Иногда они болтали в темноте, совершенно не опасаясь, чтокто-то может их подслушать. Стены здесь были толстые, кирпичные, а дверьметаллическая. Робби было всего двадцать пять лет от роду, а когда он выйдет изтюрьмы на свободу, ему исполнится сорок пять. Прекрасный возраст, когда можновсе переиначить и начать новую жизнь. Промежуток времени между отбоем и сномбыл для Бича самым ужасным.

В голову лезли дурные мысли, избавиться от которых былопрактически невозможно. Он вспоминал ошибки молодости, все, что приобрел ипотерял, упущенные возможности, минуты отчаяния и так далее. Как он нистарался, никак не мог приучиться засыпать сразу после того, как закроет глаза.Это было бы слишком просто. Сначала нужно было отдать себя в руки своеговнутреннего палача, и только после его жестокой казни, когда сил ужепрактически не было, он мог позволить себе такую роскошь, как беспокойный итяжелый сон.

В последнее время Бича стали донимать мысли о том, что наволе подрастает внучка, которую он так и не успел повидать. Да и дети не давалипокоя. В целом они были неплохими людьми, но кто знает, как именно скажется наних отсутствие отца и вольное поведение матери. Что же касается жены, то о нейон никогда не думал. Зато довольно часто вспоминал о ее деньгах. И еще оннередко размышлял обо всех своих друзьях.

Когда-то он считал их близкими и преданными, но где онисейчас и почему забыли о нем?

Годы в тюрьме и никакого будущего. Одно только прошлое, да ито не очень радостное. Даже лежавший на нижней койке Робби имел все основаниянадеяться на будущее и реальную возможность начать новую жизнь. А он? Чтоосталось ему? На что он может надеяться? На что уповать? На кого опереться втрудную минуту? Иногда грустные мысли приводили его в такое отчаяние, чтохотелось как можно быстрее окочуриться и оказаться в теплой и благодатной землеродного Техаса на заднем дворике той самой церкви, которую он помнил с детства.

Вот только бы нашелся добрый человек и купил ему надгробнуюплиту.

День 3 февраля стал да Квинса Гарба самым ужасным днем в егожизни. Более того, он вполне мог стать последним, и непременно стал бы таким,если бы в этот день его личный врач находился в городе. Без него Квинс не могдостать нужное количество снотворных таблеток, а свести счеты с жизнью припомощи оружия у него просто не хватило смелости.

Начинался этот день хорошо и приятно, впрочем, как всегда.Он поздно встал, неплохо позавтракал и какое-то время наслаждался одиночеством,что бывало довольно редко. Его двадцатишестилетняя жена к этому времени ужеуехала в город на какой-то благотворительный праздник, где должна была собиратьденьги для нужд бездомных. Она занималась благотворительной деятельностью ужемного лет, и это, к счастью, отнимало у нее столько времени, что он мог невидеть ее целыми днями.

Когда Квинс вышел из своего огромного дома на окраинегородка Бэйкерс, что в штате Айова, начался сильный снегопад. Квинс быстрозабрался в свой длинный дорогой «мерседес» черного цвета и через десять минутуже был возле банка, которым управлял. Квинс Гарб был довольно известнымчеловеком в городе и представлял интересы большого семейства банкиров, предкикоторых основали свое дело более ста лет назад. Он припарковал машину настоянке, которая давно была зарезервирована исключительно для него, но в банкне пошел, а быстро свернул за угол и направился на местную почту, кудазахаживал не реже двух раз в неделю. В течение довольно длительного времени онарендовал там небольшой сейф, о котором не знали ни жена, ни его секретарь, никто-либо другой.