Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перед Форс в кожаном кресле сидит мужчина с почти докуренной сигаретой в правой руке.
«Ему около семидесяти, — замечает про себя Малин, — и он правша».
Старик — само достоинство. Форс пытается вести себя спокойно, а не напрягаться, занимая оборонительную позицию, как всегда, когда ей приходится иметь дело с людьми, стоящими выше ее на социальной лестнице. Ничего не изменилось. Возможно, социал-демократам и удалось создать некую видимость равенства в этой стране, но это лишь тонкая, прозрачная и фальшивая оболочка.
Над панелями в ряд висят портреты предков Акселя Фогельшё. Властные лица, орлиные взоры. Много военных. «Все здесь свидетельствует о том, что Аксель Фогельшё осознает свое превосходство над всеми нами, остальными. Или это только мое предубеждение?» — думает Малин.
И в Швеции начала третьего тысячелетия по-прежнему чувствуется сословное неравенство. Может, даже большее, чем когда бы то ни было, поскольку якобы существует политическая воля всех уравнять. Но чего стоят эти усилия, если у бедняка не прибавится денег?
Они повторяют, что у всех у нас одинаково голубая кровь, что всем нам одинаково хорошо. Так часто, что это звучит как истина. При этом люди с деньгами все богатеют, несмотря ни на какие кризисы.
«И все наше общество пронизано этой ложью, — думает Малин. — И поэтому у человека возникает чувство, что он обманут, отвержен, что им пренебрегают. Вот и я, вероятно, в глубине души тоже ощущаю, что меня топчут ногами, а я того не замечаю.
Я лишена права голоса от рождения. А тот, кого лишили возможности говорить или не желают слушать, может прибегнуть к насилию. Я видела такое тысячу раз».
Малин смотрит на портреты на стенах гостиной Акселя Фогельшё, а потом на самого графа, дородного и краснощекого, с самодовольной, высокомерной улыбкой на лице.
Есть деньги новых богачей, вроде Петерссона, и старых, вроде Фогельшё. В чем между ними разница, собственно говоря? И что значат наследственные привилегии в современном обществе?
— Было очень мило с вашей стороны согласиться встретиться с нами, — говорит Малин, устраиваясь в невероятно удобном кожаном кресле.
Аксель Фогельшё тушит свою сигарету, его улыбка непритворно радушна.
«Он желает нам только добра, — думает Форс. — И со всеми своими привилегиями может себе это позволить».
— Разумеется, я согласился. Я знаю, зачем вы здесь. Когда услышал по радио о Петерссоне, понял, что ваш визит только вопрос времени.
Харри сидит рядом с Малин. Он собран. Даже на него подействовала естественная уверенность в себе старого графа.
— Да, у нас есть основания полагать, что он был убит. Поэтому по вполне понятным причинам мы хотели бы кое о чем вас расспросить.
— К вашим услугам.
Аксель Фогельшё наклоняется вперед, словно для того, чтобы продемонстрировать свою заинтересованность.
— Во-первых, — начинает Малин, — что вы делали сегодня ночью и рано утром?
— Вчера вечером я был у своей дочери Катарины, мы пили чай. Около десяти я ушел домой.
— А потом?
— Был дома, если это можно так назвать.
— Кто-нибудь может это подтвердить?
— С тех пор как умерла моя жена, я живу один.
— Ходят слухи, — говорит Харри, — что ваша семья обанкротилась и именно поэтому вы были вынуждены продать Скугсо Петерссону.
— И кто же распускает эти слухи?
Взгляд Акселя Фогельшё озаряется внезапной злобой, которую он тут же берет под контроль. «Плохая идея утаивать то, что известно всем», — замечает про себя Малин.
— Этого я сказать не могу, — отвечает Харри на вопрос графа.
— Пустые сплетни, — продолжает Аксель. — То, что написано в «Коррен», — вздор. Мы продали замок, потому что пришло время, он уже сыграл свою роль нашего родового гнезда. Настала новая эпоха, и прежний стиль жизни отстал от времени. Фредрик работает в Эстгётабанке, Катарина интересуется искусством — они не хотят заниматься сельским хозяйством.
«Ты лжешь», — думает Малин и вдруг вспоминает недавний разговор с Туве. Ей становится не по себе оттого, что она так холодно говорила с дочерью, не смогла преодолеть себя и так и не сказала того, что действительно было нужно. Как ты могла, Форс? Как так можно?
— То есть все прошло спокойно? — переспрашивает она Фогельшё. — И никаких проблем?
Граф продолжает, не обращая внимания на ее вопрос:
— Я никогда не встречался с Петерссоном в связи с продажей Скугсо, этим делом занимались адвокаты. Но у меня сложилось впечатление, что он из тех нуворишей, которым непременно надо жить в замке. Вероятно, он и понятия не имел, сколько это требует усилий, даже если ты достаточно богат, чтобы нанимать рабочих.
— Сколько он заплатил?
— Этого я сказать не могу.
Аксель Фогельшё улыбается, и Малин пытается понять, передразнивает ли он Харри, повторяя его фразу.
— Не понимаю, какое значение может иметь эта сумма для вашего расследования?
Малин кивает. Если потребуется, размер суммы всегда можно будет установить.
— Вы переписали имущество на своего сына?
— Нет, владельцем замка оставался я.
— Должно быть, эта сделка далась вам нелегко? — спрашивает Малин. — Ведь в Скугсо столетиями жили ваши предки.
— Пришло время, инспектор Форс. Вот и все.
— А ваши дети? Они сильно переживали?
— Вовсе нет. Они всегда рады деньгам. Я пытался приучить их к замку, но у меня ничего не вышло.
— Приучить?
— Да, хотел, чтобы кто-нибудь из них занимался Скугсо. Но им это не интересно.
— Вам здесь хорошо? — интересуется Харри, оглядывая комнату.
— Да, вполне. Я переехал сюда после того, как продал поместье. Мне здесь настолько хорошо, что я предпочел бы, чтобы сейчас меня оставили в покое, если у вас больше нет ко мне вопросов.
— Какая у вас машина?
— У меня их две. Черный «Мерседес» и красная «Тойота».
— Пока все, — Харри поднимается. — Вы не знаете, где мы могли бы найти ваших детей?
— Полагаю, у вас есть их телефоны. Позвоните им. Я понятия не имею, где они могут быть.
В прихожей Малин обращает внимание на черные резиновые сапоги, испачканные мокрой, все еще не подсохшей землей.
— Вы были в лесу? — спрашивает она Акселя Фогельшё, провожающего их до дверей.
— Нет, внизу, в парке Общества садоводов. Там сейчас такая грязь…
Лишь только успевает захлопнуться входная дверь, как Аксель Фогельшё через буфет спешит на кухню, поднимает трубку и набирает номер, который ему не без труда удается вспомнить. Ждет ответа.