время Уильям был и беспокойно-суетливым, и тихим, и чрезвычайно разговорчивым. А добрый час пути увлеченно рассказывал Беатрис об итальянской архитектуре. В какой-то момент она поймала себя на мысли, что несколько дней назад именно в это время впервые переступила порог Мейнард-парка и услышала крики Уильяма.

Они сделали остановку, поскольку мальчику понадобилось выйти по нужде, и, к удивлению Беатрис, за ним последовала не гувернантка, а отец.

Элис старалась избегать малейшего зрительного контакта с Беатрис, которая сочла это делом вполне обычным. Расстраивало лишь, что такое поведение лишало ее собеседника. Гувернантка Уильяма ничуть не была похожа на белокурых ангелоподобных созданий, которым отдавал предпочтение отец, выбирая, кому доверить дочь. Хотя она уже тогда чувствовала, что главное не то, насколько они будут полезны ей. От одной мысли кожа покрывалась холодным потом, будто масляной пленкой.

Поерзав на сиденье, она решила выйти, чтобы некоторое время побыть вдали от этой нелюбезной женщины и заодно размять ноги. Однако в следующую секунду послышался громкий крик, гувернантка поспешила выбраться из кареты и бросилась к воспитаннику. Беатрис от нее не отставала. Уильям лежал на земле, отказываясь вставать и вообще шевелиться. Бриггс стоял рядом с мрачным выражением лица, но настроенный решительно.

— Уильям, — произнес он, не повысив голос, — нам необходимо немедленно вернуться в карету.

— Я устал, — произнес распластавшийся на земле мальчик.

— Это не имеет значения, тебе не следует лежать здесь, если хочешь, можешь лечь в карете.

— Я не могу спать в карете. Там шумно.

— Уильям.

— Я не могу, не могу, не могу.

И все началось сначала — препирательства, упреки, уговоры. Ребенок метался, катался по земле, не желая успокаиваться, упирался пятками в грязь, пинал и откидывал камни.

Беатрис в нерешительности остановилась в отдалении, не представляя, что сказать, как реагировать. Она ощущала себя неразумной и совершенно бесполезной. Впервые захотелось сбежать и вернуться в Байби-Хаус, где подобных проблем не возникало, было тихо и спокойно. Там она не смогла бы натворить ничего плохого, как, например, уговорить Бриггса взять с собой в Лондон сына.

Наконец, герцог изловчился, поднял мальчика и прижал к груди.

— Возвращайтесь в карету, — бросил он обеим женщинам.

Гувернантка спешно повиновалась, а Беатрис стояла на месте и во все глаза смотрела на Бриггса.

— Находите зрелище достаточно увлекательным? — спросил он.

— Нет, вовсе нет.

— А по вашему виду не скажешь.

Он прошел мимо и направился к экипажу. Там он посадил сына на диван, не обращая внимания на истошные крики.

— Забирайтесь внутрь, — сказал он Беатрис.

Она без слов повиновалась и обратилась к мальчику:

— Уильям, — она старалась говорить спокойно, — но ты ведь хотел увидеть Лондон?

Ребенок вопил, будто не замечая, что к нему обращаются. Бриггс сидел напротив с мрачным лицом. Что же делать?

— Уильям. — Она решила повторить попытку.

Тот хлопнул ее по руке ладонью и завопил:

— Не могу, я не могу!

Разумеется, ей не было больно, но от неожиданности она отпрянула и прижала руку к груди.

Бриггс подался вперед и сжал руками его плечи.

— Уильям, ты ни в коем случае не должен больше драться. Никогда.

— Я не могу, не могу.

— Уильям, — укоризненно повторил Бриггс.

— Я не Уильям, — был ответ.

После этого никто из них не произнес ни слова, не пытался успокоить мальчика. Когда он устал и замолк, до прибытия в Лондон оставалось минут тридцать.

Городской особняк герцога был великолепен, но Беатрис была не в настроении наслаждаться красотой интерьеров. Вероятно, причина в общем волнении от возможности увидеть Лондон или инцидента в дороге. Как же она ошиблась! Неудивительно, что Бриггс ограждает Уильяма от всего, поездка повергла его в такое ужасное состояние. Отец не хотел, чтобы тому были свидетели, а она не поняла, не слушала его доводы. Более того, не сомневалась, что понимает и знает все лучше, и, как оказалось, страшно ошибалась.

К моменту прибытия Уильям уже спал, и Бриггс внес мальчика в дом на руках. Беатрис он не сказал ни слова, за что едва ли его можно было винить.

— Ваша светлость. — Экономка дома миссис Динсдейл посмотрела на нее с беспокойством, словно ощутила, как расстроена герцогиня. — Служанка ждет ваших распоряжений в покоях. Вы можете подняться и отдохнуть перед ужином.

Беатрис боялась этого больше всего. За ужином предстояло остаться наедине с Бриггсом, согревала лишь надежда, что он не станет трапезничать с ней, ведь никогда не поступал так в Мейнард-парке.

Экономка проводила ее в комнату и представила горничную, а та в свою очередь показала несколько платьев такой красоты, какие ей видеть не доводилось.

Ее одели в нечто невероятно мягкое и уютное мятного цвета, окутавшее словно вуалью. Волосы уложили, украсив прическу ниткой жемчуга, — получилось нечто похожее на корону.

Беатрис выглядела слишком нарядно для семейного ужина.

Спустившись вниз, Беатрис прошла в столовую и… обнаружила, что комната пуста.

— Я хотела бы поужинать в своей комнате, — обратилась она к слуге.

— Как прикажете, ваша светлость, — отозвался тот.

Она вернулась в покои и села за стол. Ужин был прекрасен, разнообразие блюд поражало. Еды было слишком много для нее одной, но она отдала должное каждому блюду. За макрелью с фенхелем и мятой, жареной дичью и маринованными овощами подали блюдо с разноцветными сладостями из марципана, которым она увлеклась, пожалуй, излишне.

Беатрис ела без остановки, пока не ощутила, что желудок взбунтовался.

Тогда она встала, велела служанке раздеть ее, распустить волосы и убрать жемчуг в шкатулку. Взглянув в зеркало, она увидела, что вновь стала самой собой, прежней Беатрис, никому не интересной Беатрис. Внезапно стало очень себя жаль…

«Ты должна жалеть не себя, а беднягу Уильяма».

Она многого не понимала. Уильям — ребенок, он не способен связать в своей голове, что попасть в город, который хотел увидеть, можно, лишь перенеся трудную дорогу. Если он не выдержит такое путешествие, что ж говорить о поездке в Италию. «Но ребенок семи лет вряд ли способен все это осмыслить», — сказала она себе. Впрочем, от объяснений ей совсем не стало легче.

И не помогло уснуть. Беатрис уже давно следовало задуть свечу, а она все читала книгу. Пытаясь добраться до конца романа про Эмму, она в какой-то момент поймала себя на мысли, что происходящее раздражает настолько, что не позволяет получить удовольствие от чтения. Иллюстрированный сборник описаний птиц тоже не вызвал интереса.

Беатрис принялась ходить по комнате, грозя протереть дыру в полу. Выглянув в окно, ощутила внезапное желание бежать, как было не раз в Байби-Хаус. Тогда она мечтала выбраться из собственного тела, но довольствовалась