Я заканчиваю объяснять покупателю градацию цен на наши деревья в зависимости от цвета повязанной на них ленточки. Когда мне удается ему втолковать, мои тяжелые веки на секунду смыкаются, и я ненадолго засыпаю, придерживаясь за ствол. Открыв глаза, я вижу на парковке фургон Калеба. Внезапно от моей сонливости не остается и следа.

Папа тоже видит фургон. Я вхожу в контору, а он уже ждет меня за кассой. В его волосах застряли еловые иголки.

— Все еще видишься с этим парнем? — спрашивает он. В его тоне недвусмысленный намек, и мне хочется сквозь землю провалиться от смущения.

Я смахиваю иголки с его рубашки.

— Его зовут Калеб, — отвечаю я, — и он не работает у нас, так что тебе его не отпугнуть. Кроме того, ты не можешь не признать, что он наш лучший покупатель.

— Сьерра… — Папа не договаривает, но я хочу, чтобы он знал: наше положение дел мне более чем известно.

— Нам осталась всего пара недель. Я знаю. Можешь не напоминать.

— Я просто не хочу, чтобы ты питала напрасные надежды, — отвечает он. — Не забывай, мы даже не уверены, вернемся ли на будущий год.

Я проглатываю комок в горле.

— Наверное, это прозвучит странно, — говорю я, — и я прекрасно понимаю, что на меня это непохоже, но… он мне нравится.

Папа вздрагивает, как будто я только что сообщила ему, что беременна. Он качает головой.

— Сьерра, будь…

— Осторожна? Ты эту избитую фразу не можешь вспомнить?

Он отводит глаза. Вся невысказанная ирония ситуации заключается в том, что они с мамой именно так и познакомились. На этом самом базаре.

Я выуживаю еще одну иголку из его шевелюры и целую его в щеку.

— Я всегда осторожна. Надеюсь, ты в курсе.

В контору входит Калеб и кладет на прилавок ценник от очередной елки.

— Сегодня кое-кому достанется настоящая красавица, — говорит он. — Я ее еще в прошлый раз заприметил.

Папа улыбается, приветливо похлопывает его по плечу и уходит, не говоря ни слова.

— Это значит, ты начинаешь ему нравиться, — поясняю я и достаю из-под прилавка жестянку для печенья, изображающую сани. Калеб удивленно поднимает брови.

— Не пускай слюнки. Это печенье отправится по адресу вместе с елкой.

— Погоди, ты это для сегодняшней семьи испекла? — Клянусь, его улыбка освещает всю контору.

После того как елка и печенье доставлены по адресу, Калеб интересуется, не хочу ли я отведать лучших блинчиков в городе. Я соглашаюсь, и он везет меня в круглосуточную закусочную. Судя по всему, последний ремонт здесь делали где-то в середине 1970-х. С десяток столиков, освещенных оранжевым светом ламп, длинный ряд окон. Кроме нас в кафе еще двое посетителей, они сидят в противоположном конце зала.

— Может, сначала нужно сделать прививку от столбняка? Прежде, чем поесть здесь? — спрашиваю я.

— Это единственное место в городе, где подают блинчики с твою голову величиной, — отвечает он. — Только не говори, что не мечтала об этом всю жизнь.

К барной стойке скотчем приклеена написанная от руки записка: «Пожалуйста, занимайте любой свободный столик». Калеб проводит меня к столику у окна, лавируя между елочных украшений, подвешенных к потолку на рыболовной леске. Мы садимся на диванчики с зеленой виниловой обивкой, видавшей лучшие времена, причем в прошлом веке. Заказав «знаменитые на весь мир блинчики», я складываю руки на стол и смотрю на него. Он теребит крышку большой бутыли с кленовым сиропом рядом с подставкой для салфеток: открывает и закрывает, открывает и закрывает.

— Марширующего оркестра нет, — начинаю я. — Если решишь поговорить, я прекрасно тебя услышу.

Он перестает терзать бутылку и откидывается на спинку дивана.

— Ты правда хочешь обо всем узнать?

По правде говоря, я не знаю. Он в курсе, что до меня дошли слухи. Может быть, в них не было ни слова правды. И если правда лучше, чем сплетни, он должен ухватиться за этот шанс и рассказать мне все сейчас.

Он ковыряет заусенец на большом пальце.

— Для начала скажи, почему ты до сих пор не воспользовался новой расческой. — Он не смеется над моей шуткой, но, надеюсь, понимает, что я пытаюсь его разговорить.

— Вообще-то, я причесывался утром, — отвечает он и проводит рукой по волосам. — Наверное, расческа досталась бракованная.

— Это вряд ли.

Он делает глоток воды. Несколько секунд молчит, а потом спрашивает:

— А можешь сначала сказать, что ты слышала?

Я закусываю нижнюю губу, раздумывая, как бы поделикатнее это преподнести.

— Слово в слово? Что ж, мне сказали, что ты напал на сестру с ножом.

Он закрывает глаза. И едва заметно начинает раскачиваться вперед-назад.

— А еще что?

— Что она больше здесь не живет. — Мне почему-то неловко даже смотреть на нож для масла, который лежит рядом с ним на салфетке.

— Она живет в Неваде, — отвечает он, — с нашим отцом. В этом году переходит в старшую школу[13].

Он поглядывает в сторону кухни, наверное, надеясь, что наш разговор прервет официантка. А может, наоборот, хочет, чтобы нам никто не помешал.

— А ты, значит, живешь с мамой, — говорю я.

— Да, — отвечает он. — Но поначалу, естественно, все было иначе.

Официантка ставит на стол две пустые кружки и наливает нам кофе. Мы берем с подноса сливки и пакетики с сахаром.

Калеб помешивает свой кофе и продолжает:

— Когда мои родители разошлись, маме было очень тяжело. Она сильно похудела, постоянно плакала — в такой ситуации это, наверное, обычное дело. Мы с Эбби оставались с ней, пока решались дела с разводом.

Он делает глоток. Я беру свою кружку и дую на горячий кофе.

— Нам с Эбби наняли собственного адвоката, так иногда поступают при разводе. — Он делает еще один глоток и смотрит в свою чашку, держа ее двумя руками. — Тогда-то все и началось. Я сказал, что мы должны остаться с мамой. И убедил Эбби, что именно это нам и нужно. Что мы нужны маме, а папа справится и без нас.

Я делаю глоток, а он по-прежнему смотрит в свою чашку.

— Но я оказался не прав, — продолжает Калеб. — Думаю, я догадывался, что у него не все в порядке, просто надеялся, что он найдет в себе силы. Наверное, если бы я видел его каждый день, такого же сломленного и несчастного, как мама, то предпочел бы остаться с ним.

— Но как ты понял, что с ним не все в порядке? — спрашиваю я.

Официантка ставит перед нами тарелки. Блинчики действительно размером с мою голову, но уже ничто не способно сделать наш разговор легким. А ведь Калеб, наверное, надеялся на более веселое времяпровождение, когда вез меня сюда. И все же, теперь нам есть чем заняться, помимо этого непростого разговора. Я поливаю блинчик сиропом и при помощи вилки и ножа для масла разрезаю его пополам.