– Извини. – Кир сел рядом с ней, рассеяно взвесил на ладони плетку. – Муха…

Девушка потянулась:

– Который час-то?

– Четыре пробило.

– Ох, и рань… – Флана зевнула, прикрывая рот ладошкой.

– Да ты спи. – Молодой человек вздохнул. – Спи.

Она откинулась на спину, запахнула капот, вытянула ноги.

– Да, похоже, выспалась… Хотя еще можно было бы…

– Так спи.

– Нет. Не буду.

– Тогда вставай.

– И вставать не хочу. Валялась бы и валялась…

Кир пожал плечами.

– Если хочешь валяться… – Он потянулся рукой к Флане. Осторожно коснулся кончиками пальцев мочки уха, провел вдоль шеи до ключицы.

– Ой, нет! – С недовольной гримаской девушка отвела его ладонь. – Не сейчас.

– А когда? – нахмурился бывший лейтенант. – Позавчера – «не сейчас», вчера – «не сейчас», сегодня – тоже «не сейчас»…

Флана порывисто вскочила. Села на кровати лицом к лицу с Кирсьеном.

– Тебя, когда в полку служил, на плацу гоняли? Строевой шаг, там, упражнения с мечом. Гоняли, а?

– Ну, гоняли… – с непонимающим лицом протянул молодой человек. – До производства в чин… А откуда ты знаешь? И вообще, к чему это ты?

– Сейчас узнаешь! А когда свободный денек выпадал, тебя сильно тянуло вновь пошагать? Тяни носок! Выше подбородок! Грудь вперед!

– Совсем не тянуло! А к чему… Ты хочешь сказать?

– Вот-вот! – кивнула девушка. Похлопала ладонями по смятому покрывалу. – Мне эта кровать, что тебе плац…

Кир засопел.

– Вот оно что! А я думал – я тебе…

– Да! Небезразличен! Больше скажу – ты мне очень нравишься. Но влюбляться при моей работе – роскошь непозволительная. – Она вздохнула, накрыла ладонью запястье Кира. – Не обижайся.

Молодой человек стиснул кулаки. Вырвался, вскочил с кровати.

– Проклятье! Ну почему все так оборачивается? Разве мы достойны такой участи? Разве ты создана для борделя? Ты же умная, красивая, добрая! Что тебе тут делать? – Он махнул рукой, обводя полукругом комнату. – Если бы я мог тебя забрать отсюда! Увезти куда-нибудь далеко-далеко – в Окраину, на остров Халида, в Лотану, Гронд… – Кир поднял глаза к потолку и не заметил легкого отсвета надежды, промелькнувшего на лице Фланы. Впрочем, она тут же взяла себя в руки. Глянула равнодушно, даже с легким оттенком сочувствия к горячащемуся парню.

– В Гронде холодно, а в Лотане сыро. В Окраине лютуют кентавры, а на Халиде – пираты, – сказала она. – По-моему, Аксамала – весьма неплохое место, чтобы жить. И выживать…

– Скажи лучше – доживать! Весь век ютиться в чуланчике и прятаться от Ансельма! Проклятая жизнь! Кому она такая нужна?!

«Быстро же ему надоело жалеть меня, – подумала Флана. – Еще бы! Жалеть себя – не в пример интереснее. Любимое занятие большинства людей».

– Жизнь нужна любая, – негромко проговорила она. – Самая плохая жизнь лучше самой хорошей смерти. – Помолчала. Добавила: – Помнишь, я рассказывала тебе о своих родителях?

Молодой человек кивнул.

– Они от холеры умерли. Верно?

– Верно. Но я тебе не говорила, вроде бы, что отец мой колдуном был.

– Нет. Не говорила.

– Так вот он всегда учил меня, что хуже смерти нет ничего. Одна лишь жизнь достойна поклоненья… Так поэт древний сказал. И отец так же считал. И дед. А дед мой почти нашел средство от смерти. Почти…

– Он тоже волшебник?

– Был.

– Тоже холера?

– Нет. Бубонная чума. Он умер давно. Очень давно. Задолго до моего рождения.

– А-а-а… – протянул Кир. – И средство не помогло?

– Только не надо издеваться! – вспыхнула Флана. – Он не жалел своей Силы для людей, но на себя ее уже не хватило… Если бы не он и его братья по Ордену Чародеев, народ Сасандры исчез бы, и только дикие коты да совы населяли бы леса.

– Я учил историю, – обиженно произнес т’Кирсьен, но потом спохватился и, стесняясь собственного ребячества, поправился: – Прости. Я не должен был плохо отзываться о твоем предке… Подвиг Ордена Чародеев велик, и недооценивать его нельзя. Все, ныне живущие в Империи, обязаны им.

– Да! – с воодушевлением подхватила Флана. – Едва ли не сорок лет прошло. Чародеи погибли почти все. Или, вернее сказать, все. И мой дед тоже.

Молодой человек вздохнул:

– И все же ты достойна лучшей участи. Чем больше узнаю тебя…

– Давай не будем. – Девушка отвернулась к стене.

Кир открыл было рот, но не решился сказать вслух то, что рвалось с языка. Нет. Потомок древнего, пусть и обедневшего рода не может связать судьбу со шлюхой. Можно перешагнуть через многое – через почет, деньги, воинскую славу, но не через гордость, настоянную на десятках поколениях предков. Он и любить-то ее не может. Вернее, не должен… Но все-таки…

Дверь, пронзительно взвизгнув петлями, распахнулась.

– Ой! – Лита попыталась остановиться, засеменила, взмахнула широкими рукавами и едва не упала. – Ой… Извини… Я думала… – Она прижала ладошку к губам и зарделась.

Вот к чему бывший лейтенант никак не мог привыкнуть, так это к самому обычному поведению девочек фриты Эстеллы в нерабочей, так сказать, обстановке. Циничные и бесстыжие с посетителями, они, оказывается, умели смущаться ничуть не реже, чем простые горожанки или крестьянские дочки. Могли беззлобно подтрунивать друг над другом, пожалеть бездомного котенка или такого, как он, отщепенца, подкармливать его, лишаясь части заработка. Хотя у Литы, к примеру, в пригороде жили родители – слепой отец, лепивший из глины свистульки, и мать, раскрашивавшая их и таскающая продавать на ближний рынок, а много ли заработаешь на детских игрушках? К Рилле раз в месяц приезжал пьянчуга-брат – красномордый и опухший – и она безропотно отдавала ему четыре пятых отложенного серебра. С этих денег он покупал хоть немного еды для восьмерых детишек и забитой до состояния бессловесного животного жены. Большую часть, правда, пропивал…

– Извини, пожалуйста… – пятилась за порог Лита. – Я не знала…

– Прекрати сейчас же! – возмутилась Флана, вскочила с кровати, хватая подругу за руку. – Нашла время церемонии разводить! И ничуть ты нам не помешала. Просто разговариваем. О жизни, о смерти… Можешь присоединяться.

– Да я… Нет, я… – Лита отчаянно замотала головой.

– Ничего, ничего… – Флана едва ли не силой втащила ее в комнату, захлопнула дверь, скривилась. – Ансельму сказать надо, чтоб смазал – скрипит отвратительно. Словно шило в сердце втыкают!

Кир неодобрительно зыркнул на Литу – приперлась, неймется ей у себя сидеть. А ведь, наверное, из-за какой-то ерунды, выеденного яйца не стоящей…