Среди всеобщего запустения только несколько дворов ещё радовали глаз ухоженностью и порядком. Одним из таких выглядел двор, к которому подъехала телега Петра. На крыльцо небольшого опрятного домика выбежала невысокая стройная женщина. Иначе, чем писаной красавицей, её трудно было назвать. Чем сумел такой невидный хлопец, как Петро, привлечь её, оставалось только гадать, но её сияющие глаза, радость от встречи говорили о настоящем чувстве.

"Как странно, – думала Ольга, – идёт война, кругом голод и разруха; люди, казавшиеся раньше образцом выдержки и высокого духа, паникуют, ломаются, превращаются в трусливых, загнанных зверей – и вдруг здесь, в глуши, цветёт такое высокое, трепетное чувство. Как не боятся люди любить друг друга в такое страшное время?!"

– Петичка, ты с гостями, – скороговоркой зачастила женщина, проходьте у хату. Та вы ще и с дитем! Ой, бидный хлопчик, иды, наши диты покажуть, иде шо…

– Никакое я не дитя, – опять сердито пробурчал Алька: ну сколько можно говорить об этом непонятливым взрослым! – мне скоро четырнадцать.

– Через десять месяцев, – посмеялся Аренский.

– Через семь!

– Ладно, взрослый ребёнок, – устало согласился Василий Ильич, – помогай-ка вещи заносить.

Не дожидаясь приглашения, четверо мальчишек, один другого меньше, вслед за Алькой кинулись к телеге и стали носить в горницу вещи артистов; из-за сложенных узлов та сразу стала казаться меньше.

– Ксаночку, ни за што не вгадаешь, из ким я прийихав!

Петро улыбался, приговаривал и будто невзначай касался жены то рукой, то плечом: они оба играли в эту молчаливую игру, коротко взглядывая друг другу в глаза.

Их сыновья уже познакомились с Алькой и уважительно поглядывали на него. Старшая девочка – по виду лет десяти-одиннадцати – тоже не стояла без дела; о чём-то пошептавшись с матерью, она выскочила в сени и загремела там горшками, что-то переставляя и доставая.

– Петро, колы ты перестанешь загадки загадуваты? Зовсим змучив, – пеняла между делом Оксана, накрывая на стол. – Кажи скорийше, хто наши гости?

– Цирк! – совсем по-детски радостно выкрикнул Петр. Он подмигнул детям и гордо приосанился перед женой.

– Як так – цирк? – не поверила Оксана. – Воны артисты?

– А я шо кажу!

Дети оживились, зашептались. Видели они прежде цирк, или им передалось возбуждение взрослых, но один из четверых мальчиков, постарше, стал поспешно натягивать шубейку.

– Ты куда? – подчеркнуто грозно нахмурилась мать.

– Мамку, я на хвылыночку, до Степки сбигаю, – вин мени щегла обещал.

– Знаю я вашего щегла!

Когда за сыном захлопнулась дверь. Оксана шепнула Петру, помогавшему артистам разоблачаться и приводить себя в порядок:

– Ось побачишь, зараз до хаты усе село прыбигне.

– Чего тоди видпускала?

– Та нехай завидуют!

– Ото ж бабы! – неопределенно хмыкнул Пётр, поливая из ковшика Ольге на руки.

Девочка внесла в хату миску, доверху наполненную квашеной капустой и мочеными яблоками.

– Спасыби, доню, одна ты в мене помичныця.

И доверительно пожаловалась Ольге:

– Любава в мене перша народылася, а писля одни хлопцы – чотыри. Яка вид ных матери допомога? Мыслю соби, шоста буде дивка. Вгадала! Ось, дывысь, у колысци Мотря – ясочка моя.

В дверь хаты осторожно постучали.

– Шо я казав, – покачал головой Петра. – И поисты не дадуть. Заходьте!

Смущаясь, бочком вошла невысокая худенькая девушка лет семнадцати.

– Тетка Оксана, – просительно начала она.

– Не хочу и размовляты! – категорически ответила та.

– Мы просымо одну дивчынку. Батька каже, ваша хата усым мала буде.

– Наша хата мала? – подбоченилась Оксана. Девушка смутилась.

– Нехай твий батько не бреше! У нашей хати дви ваших розмистятся! Отак, Глаша, и передай батькови.

Глаша прижала руки к груди и обратилась к Ольге уже на чистом русском:

– Тетка Оксана ругается, а не хочет понять, что вам с дороги и постираться надо, и помыться, а тут шестеро детей, да мужчины. Просто неудобно. У нас дом, может, не очень большой; но мы живём вдвоем с отцом, мама умерла год назад. Отец пошёл уже баню топить, а я обещала вас упросить: пожалуйста, я так давно не разговаривала с городским человеком!

Ольга оглянулась на товарищей.

– А что, Пётр, – поддержал Глашу Аренский, – может, и правда, Ольге удобней будет? Сколько дней с нами – сплошные неудобства. Я думаю, Оксана не обидится?

Не успела Оксана и рта раскрыть, как дверь снова, но уже без стука, распахнулась и в хату вплыла молодка. Возможно, она не дотягивала до писаной красоты Оксаны и несельской хрупкости Глафиры, но это была женщина, что называется, в самом расцвете. Черные глаза на белом лице горели ярко и страстно, уложенные короной толстые косы придавали её лицу выражение царственного величия. Через наброшенный полушубок выглядывала расшитая сорочка, обтянувшая высокую грудь; шерстяная домотканая юбка повторяла соблазнительный изгиб бедра. Она нетерпеливо притопнула ногами в новых, явно ненадеванных сапожках и из-под длинных ресниц метнула разящий взгляд в глазевшего на неё Герасима.

Взгляд достиг цели: бывший матрос, точно завороженный, подался ей навстречу.

– Оксаночка, – ласково пропела гостья, – чи ты скрывдышь4 бидну удову?

– Катерина, – почти простонала Оксана, – вы ж у мене усих гостей заберёте! Колы ще порядну людыну зустринешь? Перший раз артистов у себе бачым.

– От и дилытыся з людьмы!

– Шо я казав? – в который раз вздохнул Петр.

– Почекайте, нехай хучь поидять!

– Але у нас нема чего исты, – отпарировала Катерина и подтолкнула Глафиру локтем.

– Ты кого, Глашка, у гости зовёшь?

– Дивчину.

– У мене нема заперечення.

Она вплотную подошла к Герасиму.

– Чоловик, пидешь до мене у гости?

– Пойду, – кивнул матрос, не отрывая от неё глаз.

Ольга, вместе со всеми наблюдавшая эту сцену, с удивлением ощутила укол ревности. До сих пор, ловя на себе взгляды матроса, она воспринимала происходящее, как нечто обыденное – мало ли на неё смотрели мужчины! – и думала, так будет всегда. По крайней мере, вот так, бесцеремонно, у неё на глазах поклонников не уводили! Сначала она зло подумала, что всё дело в неприкрытом кокетстве селянки, – в её кругу это было не принято. Одинокой женщине приглашать мужчину в гости, всё равно что предлагать себя при всех. Но потом решила, что думать так гадко и непорядочно.