Через Украину на Кавказ

Пророчество сестры претворялось в жизнь. Для этого сложились счастливые обстоятельства: имение приносило хорошие доходы, и отец располагал средствами на дорогую поездку сына. Современники указывали, что порядочное съемное жилье на Кавказе стоило в пять раз дороже, чем в Москве. Максимальная цена — тысяча рублей в месяц. Как раз в это время на лечение в те края отправлялись знакомые отца, которые могли бы обеспечить юноше хорошую компанию и большую безопасность. В «Записках» Глинка упоминал братьев Николая и Федора Ивановичей Петровских-Муравских{106}, людей образованных и солидных, и врача Лазаря Петровича Быковского с семейством. Именно он делал назначения Глинке.

Целью любого дальнего путешествия во времена Глинки был не столько конечный путь назначения, сколько сам путь[87]. Символика пути устойчиво вошла в обиход романтиков, которые видели в этом ассоциацию с человеческой жизнью. Путешествие на юг начиналось с дороги в… родное Новоспасское. Сюда Глинка поехал из Петербурга в компании дяди Ивана Андреевича и двух его дочерей. В окружении прелестных Софи и Евгении{107} путешествие проходило весело, несмотря на мартовскую распутицу и медленное передвижение. Уже в Смоленской губернии линейка, то есть повозка, увязла в растопленном под весенним солнцем снегу. Помощь пришла от богатого помещика, генерал-майора Александра Жеребцова{108}, который прислал прекрасных лошадей с экипажами. С «невыразимым радушием», как вспоминал Глинка, он принимал гостей у себя в деревне Кикино{109}. Без всяких уговоров путники прожили у богача несколько дней, тем более что он был большим любителем музыки, держал крепостной театр и мог порадовать Глинок приятными музыкальными развлечениями. Путешественники попали на постановку оперы «Русалка» Кауэра{110}, которую репетировали дворовые люди в рабочих одеждах, чем смешили приезжих. «Русалка» Кауэра — примечательное сочинение для русской культуры, после нее в русском музыкальном театре на сцене появилось множество других «русалок», в том числе «Русалка» Даргомыжского, впоследствии друга Глинки.

Мишель выехал из Новоспасского в конце апреля 1823 года, что вполне соответствовало курортному сезону Кавказа. Он открывался 1 мая и продолжался по 15 сентября. Маршрут разработали согласно утвержденной в медицине схеме: сначала термальные воды в Горячеводске{111}, затем железные в Железноводске и кислые в Кисловодске.

Отец заботился о комфорте любимого сына. Дорога была проложена от Ельни, расположенной неподалеку от Новоспасского, до Горячеводска и составляла чуть менее двух тысяч километров{112}. Отец приготовил для него комфортабельную коляску{113}, с ним отправил крепостного Илью, воспитывавшего мальчика в детстве{114}, а также повара Афанасия. Дорога пролегала через Рославль на Орел. Здесь уже «повеяло теплым дыханием весны», которое совсем не ощущалось в апреле в Новоспасском. Далее дорога шла на Курск и Белгород.

В воспоминаниях он подробно описывает изменения природы: вместо берез — дубы, вместо лозы в оврагах — груши, яблони, вишни в цвету. Деревни с черными бревенчатыми избами сменили беленькие мазанки, которые тянулись не регулярно, а были живописно разбросаны. А ночью природа располагала к романтическому настроению: небо ясное, усеянное яркими звездами.

Коляска прибыла в Харьков примерно 10 мая. Здесь он должен был встретиться с отцовскими товарищами по поездке. Глинка первым делом направился в единственный музыкальный магазин в городе, о котором узнал заранее. Его владельцем был поляк Иван Матвеевич Витковский, личность известная и в Петербурге. Вероятно, о нем Глинка мог слышать от Энгельгардтов, владеющих землями на Украине, или от Маркевича, пылкого националиста. Витковский преподавал в Харьковском университете по рекомендации Гёте и Шиллера. Он называл себя учеником Гайдна, и, конечно, Глинка не мог с ним не познакомиться. В магазине, куда он пришел, стояло фортепиано. Чтобы привлечь внимание к себе, он сыграл эффектное первое соло концерта Гуммеля.

— Виртуоз пожаловал к нам в глубинку?! — удивился хозяин магазина.

Так началось их знакомство. Еще неделя пролетела в Харькове в прекрасной компании, где они «потешались музыкой».

После переправы через могучий Дон в Аксае Глинка с попутчиками очутился, как он указывал, «в настоящей Азии». Никто из его родственников и друзей не бывал еще здесь, он чувствовал себя первооткрывателем, героем, что «льстило его самолюбию»[88].

Край света

Подъезжая в конце мая{115} к Горячеводску, первому пунк-ту назначения, юноша рассматривал Кавказский хребет с покрытыми снегом вершинами и знаменитый Эльбрус. Города здесь еще не было, поселение как раз в эти годы отстраивалось. «Состояние дикое», — писал об этой местности Глинка и добавлял: но «величественное»[89]. Домов мало, церквей и садов не было. Все внимание притягивала природа: город располагался в окружении конусообразных вершин на высоте 500 метров над уровнем моря. Любитель пернатых, Миша не мог не обратить внимания на парящих в ясном небе орлов, которых обессмертили в своих творениях Жуковский и Лермонтов.

Дикость мест, в восприятии современников, отзывалась и дикостью нравов местных жителей, как считали приезжие русские. С 1817 года здесь шла продолжительная ожесточенная Кавказская война с горскими народами, которые оказывали сопротивление императорской армии и пытались отвоевать свою свободу. Миша попал на военную территорию, и отголоски сражений доходили и до этих мест.

В Горячеводске товарищи поселились в центре, в небольшом домике надворной советницы Хандаковой, считавшемся одним из лучших в Горячих Водах. Под домом, в лавке, продавались турецкие платки, персидские ковры, кашемировые ткани и шелковые материи.

Жизнь в Горячеводске оказалась приятной. Приезжие предавались гастрономическим удовольствиям. Продукты стоили дешево. Повара готовили отличных цыплят и кур, а из экзотики — фазанов и молодых барашков. Подавали на стол вкусные овощи, свежевыпеченный хлеб, всевозможную зелень, пряные травы. Местное вантуринское вино заменяло дорогие фряжские, то есть французские.

Лечение состояло из приема неприятной по вкусу и запаху «кисло-серной» воды в Елизаветинском источнике. Товарищи прогуливались туда утром и вечером. Следующая процедура — купание в «серных»{116} Александровских ваннах. Глинка с иронией вспоминал: «Варили меня в ванне, иссеченной еще черкесами в камне». Температура воды могла достигать 46–47,5 градуса по Цельсию. Несмотря на точное следование назначениям, здоровье юноши ухудшалось, возможно потому, что долгие горячие ванны, как выяснили позже врачи, противопоказаны при золотухе.

Порядок посещения ванн создавал пространство социального равенства. Посетители принимали ванны по принципу «живой» очереди — кто раньше пришел, тот и отправлялся на процедуры. Таким образом, чины, звания и статусы не играли роли. Здесь же могли завязываться знакомства — после ванн, во время отдыха, когда великосветские дамы и офицеры возлежали на ложе. Это полностью переворачивало светский этикет.

По главному бульвару поселения фланировало множество людей, пестротой и щегольством напоминая Невский проспект Петербурга. Денди привносили в светский костюм элементы черкесского колорита, офицеры гарцевали по городу на лихих черкесских конях. Смесь калмыков,