Не помню, какие инструкции я дала поспешившему ко мне хозяину, но что-то заплатила ему авансом и в последний момент, собравшись с мыслями, попросила у него визитку с адресом гаража. Бросив ее и сумку, я медленно вышла на улицу, залитую солнцем.

Я повернула направо, прочь от центра города, в сторону, где, по моему представлению, лежало море, и какое-то время шагала по запущенным улицам, казавшимся тем не менее умеренно респектабельными. Вскоре мне в глаза бросилось название отеля, упоминавшееся в мишенелевском путеводителе. Отели в таком случае бывают чистыми и комфортабельными, поэтому я вошла в прохладный вестибюль, записала свое имя и вскарабкалась по крутой спирали мраморной лестницы на третий этаж, где мне показали маленькую чистую комнату.

Я медленно села на кровать и целых пять минут не шевелила даже ресницами. Ставни были закрыты от солнца, так же как и окна, поэтому гудение и лязг уличного движения самого шумного европейского города поднимались наверх, в маленькую комнату, приглушенными и усыпляющими. В комнате стояли умывальник, ножная ванна и узкая удобная кровать, застеленная белоснежным покрывалом. На столике у кровати был приготовлен кувшин с водой.

Я сделала большой глоток, потом встала и, заперев дверь, медленно разделась. Лениво умывшись холодной водой, скользнула в ночную рубашку и легла в постель.

День начал отступать, путаться, тускнеть, как звуки уличного движения, теряющиеся вдали… Ричард Байрон мог быть за много миль от меня, мог сидеть в тюрьме или стоять прямо за моей дверью… Все это не имело значения.

Я спала.

Было почти шесть, когда я проснулась. Сначала, выплывая из теплых глубин сна, я не могла сообразить, где нахожусь и почему лежу на незнакомой кровати. Тускнеющие лучи солнца наклонно падали сквозь ставни. Свет смягчился от золотого до янтарного, шум машин внизу тоже, казалось, стал мягче и звучал как приглушенный плеск подземного моря.

Я полежала еще немного, наслаждаясь расслабляющей теплотой собственного тела и мягкостью постели, затем встала и начала лениво облачаться в зеленое платье. Оно выглядело достаточно свежим, учитывая, как его трепали прошедшей ночью и этим днем.

Мне очень хотелось есть. Прежде всего надо было добыть еду. Сначала возникла идея купить еды и вина и запереться в своей комнате, но потом я решила, что раз уж придется выходить за покупками, то можно поесть и в кафе. Марсель – большой многолюдный город. Я выйду, избегая главных улиц, и пообедаю в каком-нибудь маленьком ресторанчике, где меня скорее всего никто не заметит. Затем вернусь в отель и позвоню Луизе.

Я припомнила прочитанное о Марселе. Город разрезала надвое прямая улица Ла-Канбьер, самая деловая улица Европы, по которой рано или поздно проходил весь мир. Говорят, что если просидеть на Ла-Канбьер достаточно долго, то перед вами пройдут все до единого ваши знакомые. Если бы я была Ричардом Байроном, то знала бы куда идти. Я выбрала бы столик в открытом кафе на Ла-Канбьер и сидела, высматривая девушку в зеленом платье.

Поэтому девушка в зеленом платье отправится в другое место.

Я отнесла ключ вниз, вежливо поболтала с хозяйкой и рыжим котом в вестибюле и вышла на улицу. Было еще тепло, но солнечный свет стал медно-золотым, и на тротуары легли длинные тени.

Чувство изнеможения прошло, оставив только ощущение полной нереальности, словно я двигалась без усилий и без тела. Люди обходили меня, машины с грохотом проносились мимо, но эти движения, казалось, не имели отношения к миру, в котором я оказалась. Единственным живым существом была я, Чарити Селборн, с кем ничего такого не могло случиться…

Я быстро дошла до конца улицы и огляделась. Справа тянулись захудалые улочки и склады, поэтому я повернула налево, к морю. Немного погодя я поняла, что приближаюсь к гавани – стали видны мачты, чайки в небе, неоновые огни в конце улицы.

Я заколебалась. О Марселе ходят такие истории… Безнравственный город… И не рядом ли с гаванью сконцентрирован разврат? Улица сворачивала налево. Я остановилась и посмотрела вдоль нее.

Затем, не медля ни секунды, направилась к гавани. Потому что он, мой враг, был тут, раздумывая, как и я, в дальнем конце улицы, выходившей прямо на Ла-Канбьер. Не думаю, что он заметил меня, но охота началась снова, и я шла к старому порту Марселя, отбросив все мысли о порочности этого места. Полагаю, в эту минуту я приветствовала бы даже предложение бесплатно прокатиться в Буэнос-Айрес.

Там, где улица выходила к гавани, я заколебалась снова. Место было открытое. Старый порт – это огромное свободное пространство, расчерченное трамвайными линиями и железнодорожными путями, окруженное с трех сторон домами и ресторанами со вспыхивающими неоновыми вывесками и открытое четвертой стороной к морю. Гавань была заполнена лодками всех форм и цветов, и в янтарном свете среди паутины канатов качался лес мачт.

Я помедлила только секунду, затем пересекла открытую площадь и смешалась с толпой людей, надеясь затеряться среди них или добраться каким-нибудь образом до другой стороны площади. Здесь было человек двадцать или тридцать, они стояли, разговаривая и смеясь, между железнодорожными путями и краем причала. Я присоединилась к ним, игнорируя настойчивое приглашение двух моряков приятно провести вечер. Спрятавшись позади семейной группы – папы, мамы и двух маленьких мальчиков в матросских костюмчиках с красными помпонами на шапочках, я бросила осторожный взгляд назад, на начало улицы, откуда только что ушла. Его там не было.

Тут же обнаружилось, почему толпа собралась у причала.

Старый лодочник с багровыми щеками, пышными белыми бакенбардами и водянистыми похотливыми глазками внезапно появился на сходнях, ведущих от причала к корме пришвартованной внизу моторной лодки.

– Сюда! – завопил он. – Сюда к замку Иф!

Одновременно другой старик, с бакенбардами менее белыми и глазами более похотливыми, появился в лодке по соседству и тоже заорал:

– Сюда! Сюда к замку Иф!

Толпа, не выказывая ни страха, ни предпочтения, разом повернулась и начала спускаться по сходням. Было похоже, что мое прикрытие удаляется и оставляет меня в беде на краю старого порта.

Я бросила взгляд на угол улицы как раз вовремя, чтобы увидеть выходящего Ричарда Байрона. Он смотрел назад, через плечо, затем повернулся и окинул взглядом площадь, но не обратил внимания на причал; он искал другой путь на грохочущую Ла-Кан-бьер.

Я скатилась вниз по ближайшим сходням и села под навесом как можно дальше от входа. Лодка находилась гораздо ниже уровня причала, и я знала, что он не сможет меня увидеть с того места, где стоит. Но похоже было, что, не попав в Буэнос-Айрес, я отправлюсь в путешествие к замку Иф.

Лодочник, произведя много ненужного шума, отчалил, и скоро мы вспенивали молочные воды залива, направляясь к выходу из гавани.

Не буду притворяться, что получила какое-то удовольствие от экскурсии в замок Иф. Я снова попала в петлю старого страха, и теперь он был хуже, пронизывал насквозь и был перевит тусклыми нитями безнадежности. Казалось, я в буквальном смысле слова не могла сбежать от Ричарда Байрона, словно что-то прочно связывало этого мрачного человека со мной, и куда бы я ни направилась, он оказывался там. В огромном Марселе наткнуться на него в первую же минуту, выйдя на улицу! В Провансе встретиться с ним в руинах Лебо! К каким бы уловкам я ни прибегала. он находил меня. Какую бы ложь ни придумывала, он видел меня насквозь, догадывался о правде, по крайней мере, я так полагала…