Мы стояли и смотрели поверх стенки набережной. Мимо прошла группа моряков, шумно болтая и смеясь, за ними – мужчина с девушкой, углубленные в разговор. Никто не обратил на нас ни малейшего внимания, и ко мне снова стало подкрадываться странное, похожее на сновидение чувство, испытанное ранее; только на этот раз его вызвала не усталость, а что-то другое, не совсем понятное. Казалось, Ричард Байрон и я находимся вдвоем в стеклянном пузыре, погружены в его тишину, которую ничто не может нарушить и из которой невозможно выбраться. Люди, как смутные обитатели подводного мира, приближались и удалялись, беззвучно проплывали за стеклом, заглядывали внутрь, но не могли вторгнуться в тишину, окутавшую нас. По сей день я вспоминаю Марсель – самый шумный город мира – как безмолвный фон этой встречи с Ричардом Байроном, немой фильм, мелькающий на экране перед нами.

Я повернулась к нему:

– Вы хотели задать два вопроса, а задали только один. Какой же второй?

Он молча смотрел на меня, в тусклом свете фонаря выражение его лица невозможно было прочитать, но у меня сложилось впечатление, что он растерян.

Я сказала:

– Я знаю, что это за вопрос. Ему следовало бы быть первым, он важнее, не так ли?

Уголки его губ поднялись в улыбке.

– Возможно.

Я сказала медленно:

– Дэвид в отеле «Тисте-Ведан» в Авиньоне.

Долгую секунду он не шевелился, затем резко повернулся ко мне, и его руки стремительным движением сомкнулись на моих запястьях. Снова, как в Ниме, его пальцы причинили мне боль, но на этот раз я не пыталась вырваться. Я чувствовала, как колотится у него сердце.

– Чарити, – спросил он грубо, – почему вы сказали мне это? Почему? Я еще не рассказал вам ничего… не объяснил. Даже не сказал, что солгал, признаваясь в убийстве Тони. У вас нет никаких причин доверять мне – я преследовал вас, причинял вам боль, оскорблял, вы чуть не заболели из-за меня. Какого черта вы вдруг делаете мне такой подарок, прежде чем я начал свой рассказ?

Его сердце стучало, как мотор, и мое забилось в унисон, тоже начало частить.

– Я… я не знаю, – ответила я, запинаясь и пробуя освободить руки.

Он передвинул свои пальцы, и его взгляд упал на синяки. Секунду или две он стоял, опустив голову, уставившись на уродливые темные пятна, затем вдруг губы у него скривились, он притянул меня к себе и поцеловал.

– Полагаю, поэтому, – сказала я дрожа.

– Черт побери, – проговорил он. – Именно этого я хотел с той минуты, как вошел в храм Дианы и увидел вас, сидящую со слезами на ресницах. И все это время я думал, что вы лживая маленькая…

– Негодяйка.

Он усмехнулся.

– Именно, – сказал он. – Да, все это время я думал, что вы с ними заодно, дешевая маленькая проходимка, впутавшаяся в грязную игру с убийством, где ставкой была жизнь ребенка, словно… словно пластмассовая фишка, которую можно потерять и никогда о ней не вспомнить.

Он вдруг отвернулся от меня.

– Вы отказались сказать мне, где Дэвид, из-за того, что он сам этого не хотел?

– Да, – ответила я осторожно.

– А я-то думал, что вы помогаете им держать мальчика по дальше от меня. Вы выглядели такой виноватой, виноватой и испуганной, и, конечно, у меня и в мыслях не было, что сам Дэвид…– Он замолчал.

– Мне жаль, но так все и было. Он хотел избежать встречи с вами, поэтому я помогла ему. Думала, что поступаю правильно.

Он грустно улыбнулся.

– Да, теперь мне это ясно. Но вы должны согласиться, улики были против вас, даже когда все во мне протестовало и кричало, что они ложные… Это просто еще один пример, способный после всего случившегося разбить вдребезги прежние убеждения и превратить еще одну безопасную дорогу в зыбучие пески.

– Я знаю, – сказала я. – Как это говорится?..

Пока есть еще вера в моем сердце,

И надежда так сильна и упорна,

Что отвергает свидетельства слуха и зренья,

Словно чувств этих – лишь обман назначенье,

И живут они для клеветы…

Вы это имели в виду?

Он улыбнулся снова:

– Да, в точности, хотя выразился, может быть, не так ясно Бедный Троилус позднее сказал то же самое еще лучше, вы по мните?

Если у красоты есть душа, то это не красота…

Если в самом единстве есть закономерность,

То это не оно…

Но я счастливее Троилуса, вы согласны? Для меня закон уцелел: любая женщина, которая выглядит, двигается и говорит, как вы, никогда не может быть негодяйкой, какой вы казались. Но это было адом, пока продолжалось, война рассудка и инстинкта, и оба проигрывали. – Он повернул голову: – Вы понимаете?

– Конечно. Но то же случилось и со мной. Я думала, что вы зверь и убийца, боялась вас, и все же… это случилось.

– Это случилось, – повторил он, – вопреки доводам рассудка и с нами обоими.

– Да.

Он медленно сказал, глядя вниз на темную непроницаемую воду:

– Но вы не угадали второй вопрос, Чарити. Неужели вы думаете, что я снова собирался задать тот, прежде чем объясню, почему имею право на ответ?

– Я не угадала? Вы не собирались спросить, где Дэвид?

– Нет.

– Что же вас тогда интересовало?

Он помолчал, наблюдав за водой, облокотившись на низкую стенку. Затем спросил напряженно:

– Кто такой Джонни?

Мадам, вы пойдете гулять?

Старинная песня

Маслянистая вода плескалась под стенкой, на ее поверхности плавали соломинки и куски пробки. Это зрелище странно завораживало и успокаивало: подъем, опускание и покачивание мусора в замкнутом круге света от уличного фонаря. Я ответила:

– Джонни был моим мужем.

– Был?

– Да, – подтвердила я.

– О, понятно. Извините.

Как и он, я повернулась лицом к морю, облокотилась о стенку и сосредоточилась на движущейся воде.

– Мы поженились во время войны, он служил в военно-воздушных силах. Нам повезло – мы были вместе два года. Его убили над Па-де-Кале.

– Бомбардировщик?

– Нет. Истребитель сопровождения.

Вдали над морем молочный туман начал сползать с лица луны. Горизонт вышел из тьмы встретить ее бедный свет.

– Когда-нибудь я расскажу вам о Джонни. Но не сейчас.

Он быстро взглянул на меня:

– Из-за того, что случилось?