– Я не понимаю.

Он сделал шаг в сторону девушки, она нахмурилась, отступила назад и величественно указала на дверь:

– Барра! Барра!

Джон не пошевелился, и глаза девушки широко раскрылись, потом ее поза стала не такой напряженной, и она принялась разглядывать Джона, который положил руку себе на грудь и сказал:

– Я Джон.

Девушка улыбнулась в ответ, и Джон увидел ослепительно белые зубы, сверкнувшие на фоне темной кожи.

– Зимат!

В кухню вошла Басима и принялась по-арабски ругать девушку. Джон же снова начал складывать дрова у очага, а когда закончил, обнаружил, что девушка ушла, Басима же стоит и смотрит на него, сложив на груди руки и поджав губы, которые превратились в тонкую линию. Потом она подошла к котлу, висевшему над огнем, положила на тарелку густое, горячее жаркое, добавила кусок лепешки и подтолкнула все это по столу в сторону Джона.

– Рах, – сказала она и показала на тарелку. Джон взял ее, Басима кивнула в сторону двери. – Рах!

Джон медленно пошел через кухню, ожидая, что Басима его остановит, но она молчала. Как только солнце скрылось за горами, ночь быстро вступила в свои права, и прохладный ветер был напоен ароматами созревающих фруктов. Джон, спотыкаясь в темноте, добрел до жилища рабов, где уже собралась дюжина мужчин, которые сидели, сгорбившись, над своими тарелками с ужином. Большинство были чернокожими африканцами, хотя среди них Джон заметил парочку местных христиан. Все они смотрели на Джона, не скрывая враждебности, когда он взял тюфяк, лежавший у двери, и пробрался между ними к свободному месту в дальнем углу. Бросив тюфяк на пол, он сел и с облегчением прислонился спиной к стене.

Потом он понюхал еду в тарелке – у той оказался сладковатый и одновременно пряный запах, непохожий ни на что из того, что ему доводилось есть до сих пор. Оторвав кусок лепешки, Джон помешал им жаркое и обнаружил там мягкие кусочки ягнятины и чечевицу. С помощью хлеба он набрал немного жаркого и быстро отправил его в рот.

– Будь я проклят! – прошептал он.

Он жадно проглотил все, что было у него на тарелке, и уже в следующее мгновение, так и не убрав ее с колен, провалился в сон. Впервые за много ночей ему не снились кровь и сражение, не снился Кролик или брат. Ему снилась прекрасная Зимат.

* * *

Этим вечером Юсуф ел свое жаркое молча. Ужин проходил в напряженной тишине, несмотря на то что у них имелся повод для радости. Днем их посетил Мансур ад-Дин, эмир Баальбека и отец друга Юсуфа Хальдуна. Было решено, что Зимат выйдет замуж за Хальдуна, когда тот достигнет совершеннолетия. Он считался хорошим женихом, но Зимат не выглядела счастливой, и глаза у нее покраснели от слез. Басима одобряла этот брак, но тоже была расстроена и постоянно отчитывала служанку, когда та приносила блюда – одно слишком холодное, другое недостаточно острое. Она ела, нахмурив брови и не сводя глаз с Айюба. Он же старался избегать ее взгляда. Наконец он откашлялся и заговорил:

– Туран, расскажи мне про своего раба! Он хорошо тебе служит?

Туран кивнул.

– Я называю его таур – бык, потому что он очень сильный. Сегодня мы с ним тренировались на мечах. Он хорош, но не лучше меня. – Туран фыркнул.

Айюб повернулся к жене:

– А ты что скажешь, Басима? Как там молодой франк?

Юсуф поднял голову.

– Продай его, – сказала Басима. – Я не хочу, чтобы он находился в моем доме.

– Это еще почему? – потребовал ответа Айюб.

– Он дикарь, – ответила Басима, чей голос дрожал от возмущения. – Он сегодня оказался наедине с Зимат, и она была без чадры.

Зимат покраснела.

– Он раб, – напомнил ей Айюб. – В этом нет позора.

– Но он смотрел на нее так, будто он свободный человек, – не сдавалась Басима. – Ты можешь себе представить, что могло произойти?

– Я его выпорю, – вдруг заявил Туран. – Как смеет этот франк смотреть на мою сестру?

– Мне не требуется твоя защита, Туран! – возмутилась Зимат.

– Хватит! – Айюб посмотрел на Басиму. – Он еще совсем мальчик, – мягко сказал он. – И не все франки дикари.

– Ты именно это скажешь Хальдуну и его родным? Мы обещали отдать им нашу дочь и должны оберегать ее.

– Ты права, – кивнув, сказал Айюб. – Зимат, держись как можно дальше от этого раба, и ты не должна показываться за пределами дома без чадры.

– Но я была в доме! – запротестовала Зимат. – И за что ты меня наказываешь? Я не совершила ничего плохого!

– Ты сделаешь, как я сказал, – заявил Айюб тоном, не терпящим возражений. Затем он взглянул на Басиму. – Франк хорошо сегодня работал?

Басима неохотно кивнула:

– Как мул. Я думала, он упадет замертво, так он старался.

– Вот видишь, из него получится прекрасный раб. Обращайся с ним хорошо, Басима. Не пытайся мстить мальчику. Не он убил твою семью, которая…

– Молчи, – сердито остановила его Басима, закрыла глаза и вздохнула. – Я буду хорошо с ним обращаться. – Она посмотрела на дочь. – Но, если он хотя бы пальцем прикоснется к Зимат, он умрет. Я об этом позабочусь.

* * *

– Аллах акбар! Аллах акбар! Аллах акбар!

Джон проснулся от повторяющегося крика муэдзина, стоявшего на башне минарета, высоко над городом, и призывавшего мусульман на утреннюю молитву. Джон неохотно повернулся на бок и открыл глаза. В открытую дверь он видел, что на ясном ночном небе начали появляться серебристо-голубые полосы – значит, до рассвета осталось совсем немного. Джон снова закрыл глаза и поплотнее завернулся в грубое шерстяное одеяло. Прошел почти месяц с того дня, как он начал работать, и ночи стали заметно холоднее. Он несколько секунд лежал, пытаясь согреться, потом вздохнул, отбросил одеяло и сел. Басима требовала, чтобы он приходил на кухню до того, как солнце поднимется над пиками гор. И, если он опоздает, она заставит его работать еще больше.

Он встал, поднял высоко над головой руки, чтобы немного расслабить ноющие мышцы, и вышел наружу в одних сандалиях и тунике, дрожа от холода раннего утра. Таур, неразговорчивый раб-норманн, как раз появился из своей комнаты, которую получил благодаря тому, что служил старшему сыну Айюба. Не говоря ни слова, они зашагали вместе в сторону входа в дом, прошли мимо конюшен и свернули в большое помещение, пристроенное к стене. Пол в нем был выложен плиткой, а на дальней стене из небольшого отверстия выливалась вода, которая собиралась в бассейне, откуда уходила под землю и текла к фонтану перед входом в особняк. Там уже мылись другие рабы, все они были обрезаны, и, когда Джон с Тауром сняли туники, кое-кто принялся хихикать и показывать на них пальцами, они так и не привыкли к столь необычному зрелищу. Таур сердито зарычал, и все тут же затихли.

Джон достал глиняный кувшин с полки, прикрепленной к стене, наполнил его, вылил воду себе на голову и задохнулся – такая она оказалась холодная. Затем он взял кусок мыла и принялся решительно себя тереть. Когда он посчитал, что смыл все следы пыли и грязи, он снова взял кувшин и вылил на себя воду, отчаянно дрожа от холода. Этот исключительно бодрящий ритуал уже стал для него привычкой. Его господин Айюб назначал десять плетей тому из рабов, кто не содержал свое тело в чистоте. Джону уже довелось испытать это на себе, и он не горел желанием повторять опыт.