с Александром, какая ужасная судьба ждет меня или когда он внезапно вернется, когда он обманом заставил меня сделать все это, дотронуться до его вещей, а затем накажет меня за это.

Я не могу понять, почему он был так добр ко мне, когда купил меня, эти две вещи кажутся диаметрально противоположными друг другу. Я не могу избавиться от ощущения, что затаила дыхание, ожидая, когда ловушка захлопнется. Но это не так. Все, что я нахожу, это комнату за комнатой, заполненную красивыми предметами, которые выглядят дорого, но имеют небольшие недостатки, и до меня кое-что начинает доходить.

Собрать это воедино несложно. Я сажусь на диван, наполовину закончив вытирать пыль с кажущихся бесконечными рисунков на стенах гостиной после того, как спускаюсь вниз из библиотеки и снимаю обувь, разглядывая ребристую рубцовую ткань на подошвах своих согнутых ног.

Все в этой квартире так или иначе повреждено. Недостаточно, чтобы лишить ее красоты, даже недостаточно, чтобы быть заметным поначалу, пока вы не подойдете поближе. Но все это каким-то образом испорчено.

Прямо как я.

Я не знаю, как к этому относиться, и я, конечно, не думаю, что это то, на что я должна указывать Александру. Что-то внутри меня, какой-то инстинкт, говорит, что он не захочет, чтобы я осознавала это, знала что-либо об этом его странном пристрастии. И, честно говоря, подмечать это не значит, что я это понимаю. Одно дело собирать некорректные рисунки, но другое? Это немного жутковато, но в то же время… мило?

Я этого не понимаю. Я не понимаю его, и как бы ни была любопытна мне эта квартира, я не уверена, что хочу понимать. Он, конечно, кажется сложным человеком с многослойностью, но я боюсь того, что я могла бы обнаружить, если бы эти слои были когда-нибудь отклеены или как он мог бы отреагировать, если бы я попыталась.

Звук открывающейся входной двери раздается несколько часов спустя, когда я убрала практически все, что могла. Я вытираю пыль с нескольких маленьких статуэток на приставном столике, Александр спускается по лестнице с приятной улыбкой на лице, когда он заходит в гостиную и оглядывается.

— Ты проделала прекрасную работу, Анастасия — говорит он, и я не могу не почувствовать теплую вспышку удовольствия от его похвалы. Приятно, когда кто-то доволен мной, и хвалит меня, даже если это мужчина, которому я принадлежу.

— Пойдем со мной, — говорит он затем, указывая на коридор, который ведет в мою комнату, и мой желудок сжимается.

— Ты не хочешь посмотреть остальное? — Спрашиваю я, запинаясь, внезапно занервничав. Может быть, это сейчас. Возможно, он собирается воспользоваться этим. Я устала. Я не могу дать отпор, как будто я вообще когда-либо могла.

— Я уверен, что все это так же превосходно, — любезно говорит Александр. — Пойдем, куколка. Нам нужно кое-что сделать.

Я знаю, что лучше с ним не спорить. Я молча следую за ним по коридору обратно в свою комнату, оставляя метелку из перьев на диване, когда он открывает дверь и жестом приглашает меня войти.

Он оставляет меня стоять посреди комнаты, а сам снова распахивает шкаф, роется в одном из ящиков комода, прежде чем вернуться ко мне с охапкой одежды и положить ее на кровать. Затем он подходит очень близко ко мне сзади, и я замираю, становясь напряженной и неподвижной всем телом, прежде чем понимаю, что он просто отстегивает чепец горничной от моих волос.

— Я могу раздеться сама, — быстро говорю я, чувствуя внезапный прилив смелости. — Тебе не обязательно делать это каждый раз.

— Но я хочу, куколка. — Его голос тверд, и я немедленно закрываю рот, чтобы не допустить дальнейших возражений.

Его прикосновения нежны, но я боюсь разозлить его. Я стою очень тихо, когда он начинает расстегивать пуговицы костюма горничной одну за другой, освобождая меня от него, пока я снова не стою голая в центре комнаты, даже трусики исчезли, так что я голая, за исключением туфель на ногах.

— Ты сможешь прогуляться, куколка? — Спрашивает Александр так небрежно, как будто я не стою совершенно голая посреди комнаты прямо перед ним. — Или твои бедные ножки слишком устали?

Я не думаю, что он издевается надо мной, и ему это нравится, но я решаю, что мне не стоит оставаться дома на всякий случай. Это может быть тест, и я не хочу провалиться.

— Нет, я в порядке, — смело говорю я. — Я могу ходить. Убираться было не так уж сложно. Моим ногам намного лучше.

Александр пристально смотрит на меня, как будто пытается решить, не лгу ли я, но в конце концов пожимает плечами и жестом предлагает мне надеть свежую пару нижнего белья, которое он держит, на этот раз светло-голубые хлопчатобумажные трусики с маленькими белыми цветочками на них. У меня вертится на кончике языка спросить его, почему у него в квартире так много женского нижнего белья, но что-то подсказывает мне, что либо мне не понравится ответ, либо он не захочет говорить, а может быть, и то и другое.

Платье, в которое он одевает меня для нашей прогулки, потрясающе красивое: платье с запахом из шелка-сырца светло-голубого цвета, подчеркивающие мои глаза. Оно немного болтается на мне, v-образный вырез спускается достаточно низко, так что мое декольте было бы слишком заметным, если бы оно у меня было, но у меня всегда была удивительно маленькая грудь, и при всей моей худобе у меня в основном грудина и ребра. Что-то в том, как платье висит, выглядит элегантно, хотя оно и облегает мою бледную кожу, как будто я мраморная статуя вместо того, чтобы свисать с меня, как с вешалки для одежды. Александр проводит пальцами по моим волосам, так что они рассыпаются по плечам густым светлым водопадом, и издает довольный звук глубоко в горле.

Что-то в этом звуке удовольствия пробегает рябью по мне, заставляя мои обнаженные соски напрягаться под шелком, приятно прижимаясь к ткани, от чего по моей коже пробегают мурашки. У меня возникает внезапное желание повернуться к нему, встать на цыпочки и поцеловать его в щеку, но я сдерживаю порыв. Это бессмысленно, зачем мне хотеть делать что-то подобное? Александр не хороший человек, как бы мило он ко мне ни прикасался. Он не хороший человек только потому, что не бил меня и не насиловал, говорю я себе, повторяя это снова и снова, пока Александр пересекает комнату к маленькой шкатулке для драгоценностей, стоящей на туалетном столике. Но когда я наблюдаю за ним, двигающимся по комнате с той же грациозной элегантностью, которая заставляет мое сердце ностальгировать, я чувствую, что цепляться за слова становится все труднее и труднее. Они под моими руками скользкие, как шелк моего платья, и я сжимаю пальцы