мам, – улыбается она. Она наклоняется так низко, как только может, и обнимает маму за шею. – Сестренка. – Следом она обнимает меня. – Как прошел день?

– Хорошо, – честно отвечаю я. Мама стала более активной, и ей не так больно. Это все, о чем мы можем просить, тем более зная, что ей так мало осталось.

– Хорошо себя чувствуешь? – Она тянется к маминому запястью, чтобы проверить пульс, но мама поспешно прижимает руку к груди.

– Джорджия, для этого существует медсестра. Почему бы тебе не присесть?

Джорджия надувает губки, но делает как ее просят.

– Хочешь что-нибудь выпить, или перекусить, или что-нибудь еще? – спрашиваю я, чтобы чем-то себя занять.

– Я и сама могу… – Она хочет встать, но я жестом предлагаю ей сесть.

– Ты беременна, ты работаешь и воспитываешь двоих детей. Сиди, пока можешь.

Она трясет головой, но смеется. Она любит этих мальчиков всем сердцем. Она прекрасная мама.

– Отлично, тогда принеси мне воды и крекеров.

На кухне я делаю несколько глубоких вдохов в надежде успокоить бешено колотящееся сердце. Я знаю Тайера, и признание уже сделано, но нервы все равно на пределе. Все кажется каким-то необычным. Теперь мы встречаемся официально, не как раньше. Мы идем на свидание, и это больше не тайна, не какой-то грязный секрет.

Я наливаю стакан воды для Джорджии и беру пачку крекеров из крошечной кладовки. Она с улыбкой забирает из моих рук и то, и другое.

– Волнуешься перед свиданием?

– Она протоптала дорожку на ковре, если это тебе о чем-нибудь говорит, – вмешивается мама, прежде чем я успеваю что-либо сказать.

– Я сто лет не ходила на свидания, – произношу я в свою защиту.

Над маленьким столиком у лестницы висит зеркало, и я в который раз смотрю на свое отражение и поправляю выбившиеся пряди. Может, стоило оставить волосы распущенными, но мне хотелось сделать какую-нибудь прическу.

Раздается звонок в дверь, и я вскрикиваю, а мама и сестра смеются.

– Ох, как она нервничает! – хихикает Джорджия. – О, нет. – Она опускает взгляд на свои колени. – Кажется, я немного описалась.

Я игриво показываю ей язык и открываю дверь.

Тайер непростительно хорош собой; если бы он хоть немного представлял, как сильно меня к нему влечет, он бы рассмеялся. Или убежал куда подальше.

Он явно потрудился над своей прической – его волосы зачесаны назад и не такие непослушные, как обычно. Он аккуратно выбрит. Я волновалась, что, возможно, оделась слишком вычурно – хотя мое платье далеко не модное, но мне становится легче, когда я вижу, что на нем красивые джинсы и бледно-голубая рубашке на пуговицах с закатанными рукавами.

– Это тебе. – Он протягивает еще один букет розовых пионов. Интересно, где он их берет. Сомневаюсь, что у местного флориста их так много.

– Пионы скоро заполонят весь дом, – с улыбкой предупреждаю я и беру цветы. – К счастью для тебя, я не возражаю.

Он усмехается и засовывает теперь уже пустые руки в карманы.

– Я отнесу. – Я и не заметила, как сестра встала с дивана. Она тянется к букету, и я передаю его ей. – А теперь идите и повеселитесь. – Она шлепает меня по заднице и вразвалку возвращается на кухню.

Тайер берет меня за руку, а потом кричит в дверь:

– Я скоро привезу ее обратно, Элли!

Мама улыбается, в уголках ее глаз появляются морщинки.

– Просто позаботься о ней ради меня.

Он смотрит на меня, его улыбка становится шире.

– Так и сделаю.

Мы закрываем дверь, и он ведет меня за руку к своему фургону, припаркованному возле нашего дома.

– Я бы прошлась пешком. Твой дом за углом.

– Нет. – Он энергично качает головой. – Это свидание. А значит, все начинается с того, что я забираю тебя из твоего дома, а не из своего. – Он открывает пассажирскую дверь и протягивает руку, чтобы помочь мне подняться.

Как только я оказываюсь внутри, он закрывает дверь, обходит фургон спереди и опускается на водительское сиденье. Он заводит двигатель, хитро улыбается и дает задний ход.

– Что? – Я не понимаю, почему он на меня так смотрит.

– Прямо сейчас я создаю воспоминание.

Мое сердце сжимается от этих слов.

– Я тоже, – шепчу я.

Он наклоняется и обхватывает ладонями мой затылок.

– Я не позволю тебе стать той, кого я не смог удержать.

– Что это значит? – Я смотрю на его губы и вспоминаю, как мы целовались в этом фургоне всего неделю назад.

– Я не хочу, чтобы ты стала человеком, о котором я всю оставшуюся жизнь буду думать: «А что, если бы?» Что, если бы я лучше старался? Что, если бы я признался в своих чувствах? – Он прижимается лбом к моему, наше дыхание смешивается. – Я хочу, чтобы ты стала той самой, единственной. И все. Нечего тут гадать. Я знаю это наверняка.

– Я…

– Ничего не говори. – Он отстраняется. – Я хочу все сделать правильно. Узнать, какая ты теперь, встречаться с тобой по-настоящему. И я хочу дать себе время.

– Дать время на что?

Он облизывает губы и смотрит на меня так, словно боится, что я исчезну.

– На то, чтобы ты снова в меня влюбилась.

Он выезжает задом с парковки, и я ничего не отвечаю, хотя и не могу отделаться от мысли, что я и не переставала его любить.

Глава двадцать третья

Салем

Я удивляюсь, когда Тайер сворачивает на парковку возле парка. Я не знаю, чего именно я ожидала, но уж точно не этого.

– Что мы здесь делаем? – Я озираюсь по сторонам, пытаясь увидеть хоть какое-то объяснение того, почему он выбрал для нашего первого свидания это место. Но здесь все так же, как и всегда. Широкие лужайки, деревянная детская площадка и пешеходная дорожка по периметру.

– Устраиваем пикник.

– Пикник? – Я смотрю на него, широко улыбаясь. Мне такое и в голову не пришло!

– Изначально я планировал, что мы разложим на траве плед и будем есть на нем, но прошлой ночью разразилась буря и разрушила мои планы. Но есть беседка, так что, думаю, все получится.

Я почему-то уже забыла о грозе, зато теперь понимаю, почему сегодня в парке так малолюдно – мокрая и грязная трава никого не привлекает.

Тайер тянется к своей дверце и поспешно оглядывается на меня.

– Жди.

– Что…

Не дав мне договорить, он выходит из машины, обходит ее, открывает мою дверцу и протягивает руку:

– На этот раз я все сделаю правильно.

Мое сердце вздрагивает. Я без возражений принимаю его помощь. Когда мои ноги касаются земли, его руки опускаются