Еще бы! Чезаре так жутко его живописал! Лоренцо (в самомимени его слышались звон разящей сабли и бряцанье кандалов в гулкой тишинеподземелья) представлялся Александре черным, зловещим пауком-стариком, алчущимкрови своей жертвы. Из-за каких-то писем преследовать с такой жестокостьюкрасивую женщину! Александра не сомневалась, что неведомая Лючия должна бытьвесьма хороша собой: носить такие декольте может себе позволить толькообладательница ослепительной кожи и роскошной груди. Она была стройна – ведьвсе ее туалеты пришлись впору Александре; судя по подбору цвета нарядов,светловолосая, с ярким лицом. И ножка у нее, наверное, была изящная, с таким жекруто выступающим подъемом, как у Александры: бабушка любила приговаривать:«Круг пяты яйцо покати, под пятой воробей проскачи!» Вот только она, эта Лючия,была чем-то очень напугана и обеспокоена, потому что, надевая ее платья,Александра в первый момент всегда чувствовала исходящую от них тревогу, словнобы пропитавшую каждую складку, подобно легкому аромату духов. Да, верно, Лючиякрепко боялась синьора Лоренцо! И этот страх роднил ее с Александрой. Понятно,что Лючия всячески стремилась убежать от такого чудовища! А вот Александра,увы, с каждым мгновением приближалась к нему.

Чезаре не стал задерживаться в Германии ни одного лишнегодня, но перед тем, как тронуться в путь, явился к Александре и спросил, чтопредпочитает синьорина Лючия: дать слово не пытаться бежать и пользоваться впути относительной (он повторил, как бы дважды подчеркнув жирной чертой, этослово) свободой – или снова быть опоенной зельем, которое лишит ее всякой воли.Александра почему-то не сомневалась, что «синьорина Лючия», от которойтребовалось решение, дала бы какую угодно клятву – но не замедлила бы нарушитьее при первом же удобном случае. Александра с легким сердцем поступила так же:давая клятву от имени Лючии, она не грешила перед богом. И отправилась в путьпо-человечески, сидя в карете, правда, крепко зажатая с двух сторонподозрительными, обозленными мужчинами, которые стерегли каждое ее движение инемного успокаивались, лишь когда видели на ее лице впечатление замкнутойсосредоточенности, оторопелой опасливости, испуганной отчужденности. Но за этоймаской скрывалась напряженная работа мысли.

Первый раз в жизни Александре пришлось задуматься, чтобырешиться самой на что-то, а не выполнить приказание матушки или бабушки. Дажесны ее были полны такой же заботою: как обмануть стражей, не спускавших с нееглаз?

Она уже отчаялась убедить Чезаре в его ошибке и дажепривыкла не отвечать на его оскорбления. Что проку тратить силы и время наразговоры? Надо бежать. Но как? Ведь ее никогда не оставляли одну, а притуалете – только проверив запоры на окнах и дверях, причем у тех и другихвсегда стоял один из ее стражей. Александра понимала, что действовать надонаверняка, не то, поймав, ее снова обрекут на покорность вынужденную. Но,конечно, иногда ей трудно было удержаться от искушения и не воспользоватьсятем, что казалось нечаянным подарком судьбы, хотя на самом деле оборачивалоськоварной подножкою.

Они въехали в Грац. Как и везде в Европе, здесь было слишкоммного камня и слишком мало деревьев. Как австрийцы дышат среди этих камней?

Утомленная, разбитая дорогой, она рассеянно вышла из каретыи, с трудом разминая затекшие ноги, побрела вслед за Чезаре к трактиру подвывеской с тремя розовыми хрюшками. Витиеватую надпись прочесть было трудно.

«Наверное, опять что-нибудь королевское. «Королевскиесвиньи», например!» – желчно подумала она: в Австрии чуть не все трактиры неслина вывесках слово «королевский» или «императорский».

Вдруг сильный толчок едва не сбил ее на землю, а Чезаре таки вовсе рухнул, хватаясь за пояс, с которого был срезан кошелек: малорослыйворишка уже улепетывал через площадь, мелькая своими кривыми, но чрезвычайнопроворными ногами.

Ни секунды не мешкая, на ходу подхватив юбки, Александрабросилась за ним.

– Держи ее! – взвыл пан Казик – наверняка согнувшийся отболи, ибо Александра успела, как бы невзначай, въехать ему в живот кулаком. –Держи ее!

– Держи вора! – завопила Александра, летя, как стрела, вследза грабителем. – Держи вора!

– Держи вора! – взревела на разные голоса заполненнаянародом площадь (в кирхе только что отслужили обедню, множество прихожан вышлоиз высоких резных дверей) – и толпа ринулась по следу, а впереди всех сломяголову неслась Александра, отчетливо различая среди всего этого оглушительногогомона два пронзительных голоса, кричавших:

– Держи ее!

Воришка оглянулся на бегу – и при виде приближающейся толпы,которую возглавляла неистовая особа в синем платье с распустившимися, как уфурии, волосами, нервы его сдали. С тоскливым, прощальным криком он отшвырнулот себя драгоценную добычу, так что кошель упал прямо под ноги Александре, – ис удвоенной скоростью ринулся наутек. Ну а его преследовательница,поскользнувшись на толстой коже, из которой был сшит кошель, рухнула намостовую, пребольно зашибив обе коленки.

Впрочем, тут же подбежали любезные австрийцы, подхватили подбелы рученьки, подняли, осыпая цветистыми комплиментами, больше всего которыхпришлось на долю резвых ножек прелестной фрейлейн. Ей подали, предварительностряхнув с него пыль, растреклятый кошель – и она так и стояла, прижимая его кгруди и улыбаясь, как дура, всем своим вновь обретенным поклонникам, а заодно иЧезаре с паном Казиком, которые наконец продрались сквозь толпу и с двух сторонвцепились в Александру с выражением лиц, не предвещавшим ничего доброго.

У нее мелькнула шалая мысль воззвать к помощи австрийцев,очарованных ею, однако Чезаре, с явным усилием растянув в улыбке тонкие губы,отчего сделался похож на гиену, просвистел:

– Это моя жена, meine frau!

Австрияки тотчас почтительно отступились от чужойсобственности. Более того! Один из них продемонстрировал свою нравственностьтем, что подхватил даму под руку и чуть ли не сунул ее в объятия «супруга»… зачто был награжден чувствительным взглядом Александры, о чем впоследствии, всвоем кругу, отзывался так: «Ну и глянула… точно поленом по спине! Ошеломляющийвзор!»

Ну а Александре, на собственном опыте удостоверившейся, чтоуслужливый дурак опаснее врага, ничего не оставалось, как прибегнуть кпоследнему средству обороны: сунуть в физиономию Чезаре чертов кошель. Выходило,что она ужас как пеклась о его, этого ненавистного итальяшки, благосостоянии, иоттого бросилась не наутек, а в погоню.