Чезаре опешил, не зная, верить своим глазам или чутью,которое подсказывало не доверять этой svelta [31]. Но прицепиться было вроде нек чему, да и опасно казалось закатывать «супружескую сцену» на глазах увосхищенных дамской доблестью австрийцев, а потому он ограничился тем, что всес той же змеиной улыбкой схватил Александру под локоток и поволок в трактир,который и в самом деле назывался «Королевские поросята».

***

В Австрии в ту пору модными были мужские жилеты,разрисованные бабочками с распущенными крыльями. Эти необычайно важные сведенияАлександре сообщил пан Казик, который, подобно всем полякам, обожал любоеевропейское государство с такой же страстью, с какой ненавидел Россию, а потомувсе виденное в пути вызывало у него просто-таки восторженные содрогания,неумеренную словоохотливость – и почти не сдерживаемую ничем похотливость.Теперь каждый день Александре приходилось держать от него глухую оборону: весьее правый бок (с этой стороны сидел, как правило, пан Казик) был покрытсиняками от его шаловливых щипков, однако в прямую атаку он не переходил: можетбыть, боялся Чезаре, которому немалое, судя по всему, удовольствие доставлялото и дело напоминать Александре, что она (в смысле, puttana Лючия) теперьфактически принадлежит ему, и как только неумолимый синьор Лоренцо получитвожделенные письма, тут-то он, Чезаре, доберется до нее! О том, как он будетосуществлять эту свою власть, Чезаре многозначительно умалчивал, за чтоАлександра была ему благодарна, однако у пана Казика (у пана Козла, как она сненавистью называла его про себя) воображение, видимо, работало куда живее,потому что он так начинал ерзать на сиденье, так прерывисто дышал, так багровели потел, что сидеть рядом с ним делалось истинным мучением, и Александра изглубины сердца молила всех святых, чтоб не дали ей снова оказаться во властипохотливого шляхтича.

О, если бы не надежда на благоразумие и справедливостьневедомого синьора Лоренцо, кто знает, не сошла бы она уже с ума в этомпутешествии, не наложила бы на себя руки, настолько трагически теперешняя еежизнь была не похожа на прежнюю, так болела душа от воспоминаний об утраченном,такой страх внушало будущее.

– Если поедете из Филлаха в Уфино, то берегитесь ездитьночью. Дорога эта гориста; по левую сторону текут потоки, а по правую естьужасная стремнина и глубокая пропасть, – сказал какой-то трактирщик, и егослова запали Александре в душу.

Это был как раз один их тех печальных моментов, когда самасмерть казалась ей предпочтительнее полной неизвестности, к которой ее влекмрачный Чезаре. Вот кабы он все же тронулся в путь, да все они вместе и рухнулив пропасть – Александра избавилась бы от страданий! Однако ни один проводник неходил через Альпы в темноте, пусть даже и по низинным дорогам, так чтоволей-неволей путникам пришлось ночевать в трактире при большой дороге.Александру препроводили в тихую комнату с бедным каменным полом и соломеннымстулом и оставили одну.

Вечер только сгущался, спать еще не хотелось, и она снаслаждением занялась своим туалетом, благо воды ей принесли вволю, и когдаулеглась в постель, чувствовала себя если не умиротворенной, то хотя быуспокоенной. Как-то сразу налетела на ресницы дрема, перед глазами мягкозабрезжили какие-то голубые волны, как вдруг легкий шорох заставил еевстрепенуться: кто-то явно пытался отворить дверь, которую она, мало что былазаперта снаружи на ключ, еще и заложила изнутри бог знает зачем ножкойсоломенного стула за неимением лучшего. И вдруг выяснилось, что бог и впрямьзнал, зачем она это сделала!

Александра бесшумно выбралась из постели и, занеся для удараглиняный кувшин – это было ее единственное оружие, – встала обочь двери.

Солома, конечно, была сухая, однако дело свое делала: дверь,уже отпертая ключом, все же не отворялась, как ни тужился неизвестный. Впрочем,почему такой уж он был неизвестный? Его пыхтенье оказалось знакомо Александре.Вдобавок он то и дело бормотал: «Пся крев», а значит, был это не кто иной, какпан Казик. Вот оно что! Мерзкий полячишка решил повторить попытку! То-то онсегодня даже не ерзал, а просто-таки скакал на сиденье кареты! И неудержимоевожделение, верно, удесятерило его силы, ибо ему удалось-таки немного сдвинутьимпровизированный засов: солома-то была скользкая. Пожалуй, если так делопойдет, пану Казику удастся ворваться в комнату, и ждать этого Александра былане намерена.

Она поспешно оделась, причем выбрала самые крепкие башмаки,а платье попроще и полегче. Прихватила несказанной красоты тонкую шаль наплечи: в горах может быть прохладно. Что-то подсказывало ей, что онаокажется-таки в горах нынче ночью, и сердце пело в предчувствии свободы. Она, конечно,уже давно убежала бы через окошко, да вот беда: в этой части дома они былизабраны решетками. Лет десять назад с гор пришел медведь, влез через отворенноеокно и, хоть не заел, но до смерти напугал постояльцев. Теперь все окна,смотревшие на горы, были зарешечены, ну а выходившие на улицу городка – нет,хотя Александра не понимала, почему бы какому-нибудь шалому медведюпросто-напросто не обойти дом!

Тем временем ручка все более поддавалась усилиям чертоваКазика, и Александра не в шутку забеспокоилась: а что будет, если она не сможетоглушить поляка кувшином? Поднять крик – для того, чтобы прибежал Чезаре иприсоединился к насильнику? Александра чуяла, сидя бок о бок с Чезаре, чтосдержанность итальянца весьма обманчива, что и его кровь обуяют бесы, а потомубоялась его куда больше пана Казика. Наверное, на шум прибежит и хозяин – ноАлександра уже узнала в Граце, что такое добропорядочные австрийцы, и ненадеялась ни на кого – только на себя и на бога.

Пан Казик от усилий и неудовлетворенного желания потелсильнее, чем обычно, и Александру замутило от его вони. «Засов» держался уже начестном слове, решающая минута была близка… как вдруг напряженный слухАлександры уловил почти бесшумные, торопливые шаги по коридору, потомпослышалось неразборчивое, но весьма возмущенное восклицание, звук удара – ипадение тяжелого тела.

***

На миг Александра впала в столбняк от изумления, котороесделалось сродни потрясению, когда она различила злобную итальянскуюскороговорку. Чезаре! Она еще выше занесла кувшин, готовясь отвесить добрыйудар по маленькой, змеевидной головке итальянца, однако же приоткрывшаяся дверьсильным рывком из коридора была поставлена на место, а потом послышался такойзвук, как если бы по коридору волокли что-нибудь тяжелое.

Александра едва не выронила кувшин и обессиленноприслонилась к стене…

Не скоро она поверила, что опасность миновала, но теперь насмену страху явилось любопытство поглядеть, не убил ли Чезаре пана Казика досмерти, а ежели убил, что намерен сделать с телом. И в конце концов, даром она,что ли, одевалась?