– Жениться? У тебя что, и невеста для меня припасена?Надеюсь, не в холодильнике? – у Платона вдруг начал слегка заплетатьсяязык.

– У меня есть старая подружка, Фаина, чудо-баба!

– Ты предлагаешь мне свои объедки?

– Да боже упаси. У нас с ней никогда ничего. Но онаразошлась с мужем, сейчас в простое, такая баба… Умная, красивая, энергичная, аготовит… Мечта!

– А что ж ты сам-то?

– Да не мой тип… И вообще, мы дружим… А это частенькокуда ценнее постели…

– Сколько лет?

– Тридцать пять…

– Да ну… Старовата…

– Ну ты и скотина!

– А у тебя-то самого сколько лет бабе?

– Что в данном случае подразумевается под словом«баба»? – Родион тоже был изрядно пьян. Его тянуло наоткровенность. – У меня сейчас нет постоянной… девушки. Или бабы… Но влюбленя по уши, братишка ты мой дорогой. По у-ши, понимаешь?

– А она?

– А она… нет. Вот такая петрушка. А ей, между прочим,сорок один год и сыну девятнадцать…

– Родька, я тебя не узнаю! – пылко воскликнулмладший брат. – Добивайся! Бери штурмом!

– Она живет в другой стране…

– Как ее зовут?

– Лали.

– Лали? Красивое имя… Она что, замужем?

– Вдова.

– Невеселая вдова?

– Именно.

– Так развесели… Укради ее, увези куда-нибудь вромантическое место… Она кто по национальности?

– Русская.

– А живет где?

– В Германии.

– Укради! Точно говорю, укради и она твоя будет.

– Что ты заладил, укради, укради. Мы ж цивилизованныелюди.

– К чертям цивилизацию! Один мой знакомый в Нью-Йоркевтюрился в девицу, а она фордыбачила, так он подогнал машину к месту ее работы,а она пела в русском ресторане, дождался пока она выйдет, предложил подвезти,она села к нему и он ее увез за город, в шикарное место, ну она и не устояла. Иучти, это в Америке! У вас, да и в Европе, еще нет этого идиотизма ссексуальными домогательствами, чуть что и суд… Бред собачий… А как прикажетеразмножаться, а? Так что, братишка, вперед! Хотя зачем тебе баба за сорок свзрослым сыном? Да еще в Германии… Дурак ты, Родька, хоть и старший брат.

– А я вот сейчас тебе ее покажу… – Родион встал ислегка покачиваясь вышел. Через минуту он вернулся. – Вот смотри, какая…

Платон взял в руки рамку.

– Кто это? – спросил он вдруг охрипшим голосом.

– Лали.

– Глупость какая… Так не бывает.

– Почему?

– Это Ева…

– В смысле, что я Адам?

– В смысле, что это Ева… Она была моей невестой, апотом бросила меня и исчезла… Это из-за нее я приехал.

– Что? Что ты несешь? Какая к черту Ева?

– Ева, надо же… забыл фамилию… Студенточкамединститута… Мы собирались пожениться, а она… И чего ей было надо, хотелось бызнать… Красивая была, зараза… И предкам нравилась, мама ей шмоток надарила, унее потом хватило наглости заявиться к маме и все вернуть… Гордая, сука!

Родион почувствовал, что трезвеет.

– Тоник, опомнись, это не она! Просто похожа, наверное.Это Лали, она художница, делает какие-то эксклюзивные украшения… У нее магазин…

– Кстати, у Евы мать была художница, правда, какая-тошизанутая, вышла замуж за еврея и умотала в Израиль… Евка потребовала, чтобы яне скрывал этого от предков… Ну, они и купились… Честная, мол, благородная, аона потрахалась со мной и слиняла…

Платон всхлипнул, его совсем развезло.

– Вот, братушка, а теперь ты попал… Плюнь на нее…Плюнь! Она тебе жизнь сломает!

– Но тебе-то она жизнь не сломала, впрочем, это всечушь… Твою звали Ева, а это Лали… Дай сюда! – он вырвал из рук братафотографию.

– Да она это, она! Скажи, у нее на правом плече естьшрам? – вдруг вспомнил Платон.

– Шрам? Да… есть, – побледнел Родион.

– Ну, что я говорил! Это она, сволочь…

– Не смей так говорить! Если она тебя бросила, это ещеничего не значит.

– Значит! Меня никто не бросал, ни до, ни после. Я самих всех бросал… Слушай, Родька, мне одна ее подружка потом сказала, что Евкасвязалась с сорокалетним стариком… Я еще тогда удивлялся, а мне уже сорок три…Обалдеть. Значит, он был не старик, а мужчина в самом соку… Опытный… Надо же…

– А где ты с ней познакомился?

– На каком-то концерте… Увидел и сразу заволновался…Она такая была… прозрачная что ли… И глаза бирюзовые. А главное, коса… У неекоса была до попы… Тургеневская такая девица… И пришла одна…

– А что за концерт? – с каким-то даже болезненнымлюбопытством спросил Родион. Он вдруг поверил, что Ева и Лали одна и та жеженщина, роковая женщина для братьев Шахриных…

– Не помню… Но помню, что в зале Чайковского.

– А ты тоже был один?

– Нет, я был с какой-то компанией, но как ее увидал,сразу откололся… Познакомился. Когда она сказала, что ее зовут Ева, совсемголову потерял… Пошел провожать, она жила далеко, но мне все было нипочем.Довел до дома, но даже не попытался поцеловать… Свидание назначил… Она пришла…Ну и завертелось… А потом ее мамаша с мужем свалили, она одна осталась… Ипустила к себе… Родители тогда в загранке были, но ко мне она ни за что ходитьне соглашалась… А у нее не квартира, а клетушка… Бедно так жила… Я был какненормальный… И решил жениться, только боялся, что мама опять заведет своюшарманку про не наш круг… Но, вообрази, мать от нее в восторге была, и отецтоже…

Он умолк. Родион не понимал, что с ним творится. С однойстороны он умирал от ревности, идиотской, бессмысленной, с другой, ему до слезбыло жалко брата…

– И что дальше?

Ему вдруг нестерпимо захотелось услышать, как Ева—Лали далаТонику отставку.

– У нас уже все было решено, мы должны были в августеуехать в Крым, а мама хотела отремонтировать Евину халабудку, а в июле я сдрузьями уехал в Карелию, в байдарочный поход… Вернулся, а мама мне и говорит,что Ева принесла назад все подарки… Я кинулся туда, а там ремонт… Какой-томужик сказал, что он родственник нового жениха… Сука! – скрипнул зубамиПлатон. – Ну я и ретировался… Выходит, она без меня сразу с другимснюхалась… Зачем мне такая? – И Платон вдруг средним пальцем правой рукипотер лоб над переносицей.

Родиона вдруг словно что-то ударило! Этот жест! Совершеннотак же тер переносицу Петя, сын Лали. Нет, чушь какая-то. Я просто выпиллишнего…