его лице расплывается улыбка, по которой становится понятно: он рад не тому, что я принесла обещанные карты, а тому, что я пришла.

И утверждение матери Агнес никак не связано с тем, что я надела свежевыстиранную юбку и аккуратно заплела волосы. Совершенно никак не связано.

Переживая, что на моем лице отразится то, как сильно мне хочется быть здесь, я подхожу к столу.

– Я принесла карты. Надеюсь, они помогут. На одной из них указана территория вокруг святилища, а на второй – город целиком. Они немного устарели, но я внесла все изменения. И… эм… надеюсь, они помогут.

Видимо, мне стоит переживать и за свои слова. Так что я закрываю рот, пока не опозорилась еще сильнее.

Жулиана отрывается от своих заметок и медленно моргает. Из-за глубоко посаженных глаз она слегка напоминает сову.

– Спасибо. – Симон забирает свернутые пергаменты. – Это как раз то, что мне требовалось. Так что… э-э-э… спасибо.

Жулиана переводит взгляд на него, а ее тонкие губы изгибаются в усмешке.

Симон разворачивает одну из карт на столе и подзывает Удэна.

– Иди сюда, кузен. Покажи мне, где ты видел селенаэ прошлой ночью.

Грегора.

Прислонившийся к стене Удэн раздраженно ворчит, но все же повинуется. Он наклоняется с другой стороны стола и тычет пальцем в карту:

– Вот здесь.

Симон рисует восковым карандашом маленькую букву «С».

– А где был ты?

Удэн сдвигает палец на пару сантиметров:

– Примерно тут.

Он вновь выпрямляется, пока Симон отмечает указанное место буквой «У».

Горя от нетерпения и жажды помочь, я вступаю в разговор:

– А я…

Симон резко взмахивает ладонью, едва не задев мою руку:

– Подожди.

Обидевшись, я отступаю назад, а он продолжает допрашивать Удэна:

– Где вы с другом расстались?

Он был не один?

Удэн указывает другое место.

– Он шел со мной от таверны до площади, а затем свернул сюда.

К моему удивлению, Симон помечает место буквой «Р», а затем рисует стрелку поверх боковой улочки, которая соединяется с Дорогой удовольствий недалеко от переулка, где нашли Перрету. На мой взгляд, этот друг должен стать первым подозреваемым, но Симон так не считает. Он добавляет пунктирную линию между «У» и «Р», чтобы обозначить путь, пройденный Удэном.

– Здесь тебя отыскал Ламберт? – спрашивает он.

Брат Удэна расхаживает у окна, выходящего на улицу, но, услыхав свое имя, тут же замирает.

– Примерно там, – отвечает Удэн. – Я перепугался, встретив селенаэ, и стал ждать, пока он уйдет. А потом началась гроза, и я пережидал ее.

– Хочешь еще что-нибудь рассказать мне о той ночи?

– Нет.

Несколько секунд Симон сверлит взглядом Удэна, словно пытается прочитать его мысли по выражению лица. А затем кивает.

– Хорошо, ты свободен.

Удэн с издевкой кланяется кузену:

– Да, венатре. – А затем обращается к Ламберту, стоящему на другом конце комнаты: – Готов встретиться лицом к лицу со львами?

И только сейчас я понимаю: на обоих братьях одежда для богослужений в святилище.

Ламберт плотнее натягивает перчатки, а его лицо бледнеет.

– Сегодня у Ламберта обручение. А на осень назначена свадьба, – поясняет Жулиана, заметив мое замешательство.

Удэн с ухмылкой подходит к старшему брату.

– Наконец-то увидишь невесту. – Он перекидывает руку брату через плечо, отчего более высокому Ламберту приходится немного склониться. – Расслабься. Тебе не придется доказывать, что ты мужчина, прямо сегодня.

Ламберт сердито отталкивает брата:

– Ночь тебя подери, Удэн! Здесь женщины!

Удэн с беззаботным видом поправляет бархатный камзол и подмигивает мне:

– Потому я тебя и дразню.

Комнату наполняет скрип полированной кожи: Ламберт сжимает кулаки. Симон встает между братьями и вытягивает руки, чтобы не дать им сцепиться.

– Кузены, вы опоздаете. – А затем, чуть слышно, Ламберту: – Ты же знаешь, что он специально тебя цепляет.

Удэн ухмыляется и направляется к двери. Хотя именно он отпускал неприличные намеки, меня больше задело то, как Симон отмахнулся от меня. Но я все же нахожу в себе силы улыбнуться Ламберту:

– Леди Женевьеве несказанно повезло.

Гнев на лице графского сына сменяется смущением. Симон с благодарностью кивает мне и хлопает двоюродного брата по плечу:

– Так и есть. Удэн просто завидует.

Даже мне с трудом в это верится, но, кажется, эти слова успокаивают Ламберта. Он расправляет плечи и, не говоря больше ни слова, следует за братом. А проходя мимо меня – застенчиво улыбается.

Симон же возвращается к изучению карты, на которой обозначена территория вокруг святилища. Но, притом что произошло в прошлый раз, я не спешу указывать свое местонахождение. Правда, как только на лестнице стихают шаги братьев, Симон поднимает взгляд:

– Прости, что одернул тебя, Кэт. Мне не хотелось, чтобы Удэн знал, где ты была той ночью.

Он протягивает мне руку. Кончик большого пальца, а также указательный и средний испачканы чернилами. – Прошу, покажи мне где.

Конечно. Мне следовало и самой догадаться, что Удэн может изменить показания. Смутившись, я делаю шаг вперед и указываю пальцем на восточный угол святилища.

– А куда смотрела?

Я показываю – и он рисует стрелку на юг, но не подписывает букву «К». Обозначает мой путь до тела Перреты и сам переулок. А затем подписывает дом Перреты, заведение мадам Эмелин и таверну, где Удэн расслаблялся с пивом и сконией. Жулиана отмечает те же места на карте города.

Когда Симон переходит к вопросам о селенаэ, которого, как мне теперь известно, зовут Грегор, мои ответы становятся более расплывчатыми. Я доверяю архитектору и уверена: этот мужчина следил за мной только из-за их дружбы. Желая сменить тему, я спрашиваю о том, что беспокоит меня больше:

– А что за друг шел с Удэном?

– Ремон Лафонтен. – Симон откладывает карандаш и выпрямляется. – И говорит он то же самое.

Нет, это ошибка.

– Реми? Но ведь он еще не добрался до Коллиса, – возражаю я. – Он вернулся из Лютеции поздним утром следующего дня.

Симон склоняет голову:

– Он рассказал мне, что приехал в Коллис поздним вечером и отправился в таверну, где встретил Удэна.

– Но почему он пошел не домой?

Симон пожимает плечами:

– Об этом тебе лучше спросить у Ремона, но его видели несколько человек.

– Кто? – требовательно спрашиваю я. – И где?

Симон, смешавшись, переступает с ноги на ногу.

– Он выходил из дома мадам Эмелин, когда я пришел осмотреть тело Перреты. По словам, хм, свидетелей, появился там примерно в то же время, когда произошло убийство, но был в таком состоянии, в котором бы не смог совершить его.

Я складываю руки на груди. Так вот почему Симон написал букву «Р». Она означала «Ремон». Интересно, он тоже употреблял сконию? Архитектор не жалует любые