вещества, влияющие на разум, и может за такие дела выгнать Реми с должности подмастерья.

Но, напоминаю себе я, может, Реми ничего и не употреблял. Насколько я знаю, он никогда раньше не делал этого, хотя, судя по всему, не обо всем мне рассказывал. Я не ревную, но мне неприятна мысль, что Реми ничем не лучше Удэна.

Прочистив горло, я отвожу взгляд от Симона:

– Что ты планируешь делать дальше?

Он расслабляется, словно рад закрыть эту тему.

– Соберем как можно больше подробностей, а затем воспользуемся ими, чтобы составить точный портрет убийцы.

Мгновение я обдумываю его слова.

– Говоря о деталях, ты подразумеваешь то, в каком состоянии нашли Перрету и что с ней сделали?

– Верно, Кэт, – отвечает он. Карее пятно на левом глазу добавляет его взгляду тревожности. – Наши дела говорят миру, кто мы. Какими бы отталкивающими ни казались нам эти послания, они – ключ к пониманию убийцы и его поиску.

Жулиана внимательно слушает наш разговор, переводя широко раскрытые глаза от меня к Симону и обратно. Не желая оставлять ее в стороне, я поворачиваюсь к ней:

– А вы, леди Жулиана? Сможете спокойно обсуждать произошедшее? – спрашиваю я.

– Конечно, – удивленно моргнув, отвечает она. – Я убила много людей. Как и Симон.

У меня отвисает челюсть:

– Вы… Что?

Не сводя с меня глаз, Симон опускает руку на плечо своей двоюродной сестры:

– Не пугай нашу гостью. Мы этого не делали.

Она виновато смотрит на него снизу вверх:

– Прости. Ничего не могла с собой поделать. Я так удивилась.

– Все в порядке, – говорит он, уставясь на меня. – Просто сомневаюсь, что Кэт понимает нашу маленькую игру. – На лице Симона появляется натянутая улыбка, которая разительно отличается от позавчерашней, когда казалось, что он просто разучился это делать. – Нам нравится говорить глупости, а затем поправлять друг друга.

На его лице отражается безмолвная мольба: «Подыграй». Но улыбка на моем лице выходит не менее натянутой, чем у него.

– Конечно. Реми любит рассказывать скандальные истории, чтобы посмотреть, поверю ли я.

Например, поверю ли я, что он приехал в Коллис не в ночь убийства, а на следующее утро.

Жулиана вздыхает с облегчением. Симон благодарно кивает мне и просит помочь прикрепить обе карты к отштукатуренной стене. Пока мы заняты этим, Жулиана продолжает раскладывать бумаги на столе по стопкам.

И я не могу не смотреть на то, как старательно она сортирует листы, на которых совершенно ничего нет.

Глава 16

В следующий час я пялюсь на рисунки, которые Симон прикрепляет к стене рядом с картой города. От вида Перреты и переулка мне становится нехорошо, но я напоминаю себе, что видела все воочию.

Наброски, сделанные им во время визита к мадам Эмелин, – это намного хуже. Конечно, Симон прикрыл грудь и нижнюю часть тела мертвой кусками ткани – или, по крайней мере, изобразил это так, – но, подозреваю, если бы там оказались раны, он бы этого не сделал. Меня немного настораживает, насколько талантливо он передает на бумаге подобные ужасы. Несмотря на синяки, я охватываю себя руками за талию, пока он указывает на травмы и увечья, которые описал при осмотре.

– В нижней части тела семь ножевых ранений.

Симон указывает на каждое испачканным в чернилах пальцем. Как и в случае с кровью на стене, меня вновь охватывает чувство, что я видела их, но по-другому. Наверное, это произошло той ночью, только никто не указывал мне на раны пальцем, тем более что их покрывала грязь.

– На внутренней стороне двух пальцев остались порезы, – продолжает Симон. Его голос звучит так бесстрастно, словно мы обсуждаем географию. – Она схватилась за живот, когда убийца начал наносить удары ножом. И несколько из них попали между пальцами. Раны совпадают, а значит, он использовал обоюдоострый клинок. Например, кинжал, а не, скажем, разделочный нож. Это же подтверждают порезы на глазницах.

Овсянка, которую госпожа Лафонтен томила все утро в печи, чтобы подать на завтрак, устремляется к моему горлу. Мне приходится приложить все усилия, чтобы вернуть ее в желудок.

Перо Жулианы скользит по бумаге, записывает слова Симона. Он замолкает на мгновение, чтобы она успела. Хотя, мне кажется, в этом нет необходимости.

– Кончики пальцев покрыты ссадинами, а ногти поломались, пока Перрета хваталась за стену, – продолжает он, и я сжимаю кулак, чтобы заглушить внезапно вспыхнувшую фантомную боль. – Как только она перестала сопротивляться, он перетащил ее сюда и уложил на спину. – Симон указывает на схему переулка, нарисованную сверху, как архитектурный план. – Как подсказала Кэт, он сделал это для того, чтобы рассмотреть убитую в лунном свете.

Трепет, окутавший меня от упоминания моего имени, длится недолго.

– А затем он разбил ей лицо. Чем-то тяжелым, то есть вряд ли он принес это с собой. Так что он нашел это где-то поблизости. Скорее всего, камень или кирпич…

Или молоток. Но Симон и не догадывается, что он был у Перреты.

– Но ничего подобного поблизости обнаружить не удалось, а значит, он это забрал.

На лбу выступает пот от отвращения и страха за то, чем это может обернуться для магистра Томаса.

Симон скрещивает руки на груди, продолжая смотреть на рисунки.

– Ему пришлось потрудиться, чтобы вырезать ей глаза.

– Хочешь сказать, в следующий раз это дастся ему легче? – спрашиваю я.

Он кивает.

– Его умения будут совершенствоваться с каждым разом.

Как будто это профессия: ученик – подмастерье – ремесленник – мастер. Неужели сейчас убийца учится?

Симон потирает подбородок, оставляя на коже фиолетовое пятно от чернил.

– Раны на ее животе нанесены как попало. Возможно, так вышло из-за того, что Перрета сопротивлялась. А может, у него мало опыта. Но можно с уверенностью сказать, что он правша. Это легко определить по углу ударов и ране на ее шее.

– Ты все время говоришь «он». А вдруг это сделала женщина? – интересуется Жулиана.

Симон качает головой, не сводя взгляда со стены перед ним.

– Нет, убийца – мужчина.

– Ты считаешь, что женщина не способна на насилие? – спрашиваю я.

Он поворачивается ко мне.

– Способна ли? Да. Но подобное насилие, подобная злость… – Симон вновь качает головой. – Это сделал мужчина. Не знаю, как объяснить, но я уверен, что это…

– Месть, – заканчиваю я. – Какой-то одной женщине. Ты говорил.

– Да. – Судя по устремленному в никуда взгляду, он вновь мысленно вернулся в переулок. – Но не обязательно этой.

Симон задумчиво поджимает губы, и сине-фиолетовое пятно на его подбородке становится более заметным.

– Возможно, он считает, что женщины осуждают его, но, скорее всего, это был