Благо, эта проказница действует молча, не рычит и не гавкает, только топотит своими когтями по паркету. А в тот момент, когда я достигла порога спальни Жарова, она уже самозабвенно драла стащенную с его кровати маленькую подушку. Я было бросилась к ней, да взгляд случайно упал на спящего на кровати мужчину. И я зависла.

Сердце странно подпрыгнуло и тут же ухнуло в пятки.

Я залюбовалась. Внутри что-то, щекоча, прошло от макушки до пят. Ладошки нервно сжались в замок, потому что мне катастрофически не нравилась такая моя заминка! Но мои глаза сфокусировались на безмятежном лице хозяина спальни, и я не смогла отказать себе в удовольствии полюбоваться драконом Пашей, который сейчас совсем даже не походил на извечного злюку.

Он спал на спине, закинув одну руку за голову, а вторую на подушку у себя под боком. Покрывало съехало и прикрывало мужчину только до талии, оголяя грудь с легкой порослью волос. Она мерно вздымалась. Мужчина крепко спал.

Красивый, зараза!

На ум тут же не вовремя пришел инцидент в машине, когда от одного неосторожного соприкосновения меня окатило жаром и все внутри затрепетало. На щеки тут же набежал румянец.

Фу, Влада! Нельзя, Влада!

С трудом я заставила себя отвернуться и…

– Кася, бли-и-ин! – прошептала я одними губами, бросаясь к собаке, которая уже раскидала по всему полу вату, прикончив подушку, и теперь, встав на задние лапы, схватила зубами край покрывала, которым накрывался Жаров. А потом засранка начала его с упоением тянуть, порыкивая.

То, что произошло дальше, случилось слишком быстро и слишком неожиданно. Я только и успела охнуть, когда подбегая к кровати, неловко поскользнулась на разбросанной вате. Пошатнулась, запуталась в ногах, чуть не наступила на юркнувшую у меня между ног гавкающую Касю и с визгом повалилась на… кхм... хотела бы я сказать, что на кровать, но нет. Хуже. Крутанулась и приземлилась прямо в объятия открывшего глаза и схватившего почти свалившееся покрывало Жарова.

Влада, твою… свиристель!

– Рыбкина? – уставились на меня ошалевшие от неожиданности сонные глаза Паши.

Хм, а они у него красивые! Карие, прям как у засранки Каси.

– Какого...

– Доброе утро! – улыбнулась я виновато, упираясь ладонями в голую мужскую грудь. Завозилась, услышав, как мужчина сдавленно рыкнул, сильнее сжимая на моей талии свои руки.

Допрыгалась, Рыбкина?

Влада

Я таращилась на Жарова большими от испуга глазами.

Жаров таращился на меня удивленно.

Каси и след простыл. Наверное, бандитка пошла драть мебель в гостиной.

Щекотливая ситуация. Хуже не придумаешь.

Я буквально всем телом лежала на Паше, будучи как никогда близко к мужчине. И к Жарову, и вообще в принципе. И уж тем более, впервые находилась в одной кровати с противоположным полом! От того уровень смущения запредельно зашкаливал.

Я в прямом смысле каждой клеточкой ощущала на себе дыхание мужчины, движение его груди на вдохе и выдохе, а еще мои щеки пылали, как новогодние фонарики. Ситуацию усугубляло то, что мужчина был, похоже, совершенно раздет. А покрывало бандитка Кася, которая еще получит от меня по своей хвостатой заднице, почти целиком успела стащить на пол.

– Доброе утро, говоришь? – отмирает дядя Паша, заламывая бровь. Взгляд мрачнее туч, что я лицезрела утром на улице, а зрачки буквально на глазах становятся больше, стремительно пожирая радужку.

Чего это с ним? Может,заболел?

Он еще и горячий. Прямо не мужчина, печка!

Ох, а как приятно от него пахнет! Хвоя. Обожаю горьковатый аромат хвои. Что это, интересно? Гель для душа, шампунь или гель после бритья?

Так, стоп! О чем ты думаешь, Рыбкина? Немедленно бери себя в руки!

– А разве не доброе?

– А разве я разрешал тебе шастать по моей квартире и тем более по моей спальне?

– Нет… эм-м… – просипела я, – ну, так может, я тогда пойду? – голос мой от волнения был, как у прокуренного портового грузчика.

Я сделал попытку снова слезть, но Паша снова сдавленно зашипел сквозь зубы, будто я ему причинила какую-то невыносимо сильную боль. А потом… потом я почувствовало то, от чего загорели щеки пуще прежнего. Особенно когда услышала:

– Рыбкина, лучше замри!

Замерла.

Он же…

Там же…

Нет же, да?

Сердце бухало в груди, как ненормальное. В горле пересохло. Дышать стало трудно. Говорил мне папа, что моя любовь вляпываться в неприятности до добра меня не доведет, но нет же, кто из нас слушает отца с первого раза?

Лучше о нем сейчас вообще не вспоминать. О папе. Ему вряд ли такое наше с Пашей “положение” в пространстве понравилось бы, узнай он.

– К...как сп...спалось? – решила я разбавить накаляющуюся с каждой секундой атмосферу.

– Ты так и не ответила, какого черта ты делаешь в моей спальне, Рыбкина? – прорычал Жаров. А руки еще сильнее сжали в кольцо.

Э-э-э, мы так не договаривались! Так нельзя! Это против правил! Сердце уже ча-ча-ча отплясывает на моих ребрах.

– Влада?! – напомнил мне нетерпеливым рычанием о своем существовании хозяин спальни.

– Я… эм…

Куда делось все мое красноречие?

– Только не говори, что тебя сюда сквозняком задуло!

– Ладно. Не буду.

– Рыбкина!

– Ну, что?

– Что ты забыла в моей спальне? И зачем стаскивала с меня покрывало? Какого черта ты творишь, Влада? Ты про такую вещь, как “личное пространство” слышала вообще?

– Что?! Я и покрывало?! – искренне возмутилась я, пропуская вторую часть вопросов мимо ушей, округляя глаза. – Это не я была! – выпалила, и только сейчас до меня дошло, что Касю Паша заметить не успел. И мужчина, естественно, теперь невесть чего себе навыдумывал. Стыдобище-то какое!

– Пустите меня немедленно! – заворочалась, со всей силы уперевшись в мощную мужскую грудь, и, оттолкнувшись, вылезла из захвата, переползая по кровати на другой край комнаты.

Сделала я только хуже, кстати. Потому что пока ерзала на постели, зацепила за собой покрывало, и оно, многострадальное, свалилось с Паши, оголяя все его нагое великолепие окончательно.

Глаза мои сами (совершенно случайно!) поползли туда, куда не надо, и из спальни мужчины я вылетела, как пуля, стыдливо прикрывая глаза ладошкой, бросив не глядя:

– Очень сильно прошу прощения!

Стыдно было как никогда. А еще мне совершенно не понравился затеплившийся в душе огонек, пробудивший совершенно непозволительные по отношению к надзирателю Паше мысли.

Паша

Доброе, мать его, утро, Жаров!

Девчонка выскочила из спальни, только пятки сверкали. Я откинулся обратно