– То, что профессор Мориарти, Дрю и, разумеется, корольГенрих Восьмой пытались отыскать. Это нечто явно имеет огромную ценность, иобладатель найденного предмета будет наделен какой-то властью над другимилюдьми. Само название «талисман дьявола» предполагает скорее последнее. ПопыткиГенриха Восьмого отыскать клад явно говорят о том, что он был спрятан ранее1532 года, когда по приказу короля аббатство в Гластонбери было разрушено.Непонятно, по какой причине, но Дрю решил, что ваши снимки помогут обнаружитьклад или наведут его на след. Разве не ясно в таком случае, что мы ищем нечтонаходящееся на территории аббатства по крайней мере уже три с половинойстолетия и что оно осталось тайной для короля. И разве также не ясно, что Дрюуверен в существовании клада и что он сможет его найти на основании вашихснимков.

Он повторил последние слова несколько раз, встал и началчто-то быстро искать в ящичках своего бюро. Выхватив листок бумаги, Холмс сновасел за стол.

– Полагаю, вы согласны с тем, что мы столкнулись с какой-тотайной, имеющей отношение к извращенному религиозному культу. В ходе моихисследований в Британском музее я наткнулся на такой вот абзац в тексте авторадвенадцатого века, который намекает на некую религиозную тайну, понятную лишьтолько посвященным. – И Холмс прочел вслух: – «Весь пол выложен отполированнымикаменными плитами. В алтаре и боковых приделах множество драгоценных реликвий.Более того, во многих местах керамические плитки в свинцовой окантовкеслагались в узор из перемежающихся треугольников и квадратов. Если я думаю, чтоздесь таится какая-то священная тайна, то ведь тем самым я не погрешу противнашей религии». Принадлежит сие странное описание Уильяму из Малмсбери,священнику, который хорошо знал Гластонбери. Он изучал древние тексты, и еслион думал, что именно в орнаменте пола содержатся какие-то религиозные тайны, томы не должны пройти мимо этого свидетельства.

– Вы полагаете, – спросил я, – что тайна, которую пытаетсяразгадать Дрю, та же самая, на которую этот Уильям намекал шесть веков назад?

– Возможно, – отвечал мой друг. – И если это так, значит, имы и Дрю потерпели фиаско, так как полковник подтвердит, что вокруг алтаря этотпол не сохранился.

Однако я обратил внимание на описание священника лишь вдоказательство того, что даже за три столетия до Генриха Восьмого существовалапрактика скрывать ритуальные и религиозные тайны, зашифровывая их особенныморнаментом, чей смысл очевиден только посвященным. Если мое предположениеверно, тогда Дрю, возможно, прав, и мы все-таки сумеем отыскать какие-нибудьдошедшие до нас фрагменты.

– Теперь я понимаю, – сказал Харден, – почему вы просилименя сосредоточиться на некоторых украшениях. Может быть, с них и начнем?

– Я думаю, если сравнить несколько фотопластинок с орнаментом,который я просил вас снять, с другими, где могут проявиться какие-нибудьдекоративные элементы, мы получим возможность найти ключ к разгадке тайны, –ответил Холмс.

И работа началась. Холмс и полковник приникли к камере, аДжей стоял рядом, подавая им фотопластинки, которые они просили, возвращаяпросмотренные на место. Каждая пластинка подолгу оставалась в фотокамере, таккак Холмс и Харден рассматривали ее в разных ракурсах, поворачивая винты так иэдак. Несколько раз Холмс и меня просил высказать мнение по поводу снимка, ноне помню, чтобы я оказал сколько-нибудь значительную помощь. А увидел я многопрекрасных снимков, воспроизводящих разные детали резьбы по камню, но,по-моему, ни один не напоминал того самого орнамента. И я уже начал подумывать,не заблуждается ли Холмс.

Время от времени Харден поворачивал зеркала таким образом,чтобы они соответствовали положению солнца, но со временем солнечный светпереместился на другую сторону, так что использовать его стало невозможно.

– Как насчет ваших ламп? – осведомился Холмс у Хардена.

– Могу их зажечь, – ответил полковник, – но не думаю, чтобыони дали достаточно света для рассмотрения деталей, как нам требуется.

– Ну что же, тогда мы должны сейчас прекратить нашу работу ипусть миссис Хадсон подаст нам запоздалый ленч. В конце концов нам осталосьпросмотреть всего около полудюжины пластинок. – И он указал на небольшуюстопку, ожидавшую детального исследования.

Мы не отдали должного внимания стряпне миссис Хадсон,поглощая еду в молчании, чуть ли не с ощущением полного краха наших усилий.После ленча полковник закурил, а Холмс встал и медленно подошел к окну. Он взялбольшую лупу и начал одну за другой тщательно рассматривать пластинки напросвет.

Мы встали из-за стола, и Холмс сказал через плечо:

– Полковник Харден, а вас не затруднит сделать увеличенныйотпечаток с одной из этих пластинок?

– Конечно же, нет, – ответил Харден. – Это не представляетдля меня никаких трудностей. Я могу, разумеется, напечатать снимок целиком, ноне отдельные его фрагменты, которые видны только при механическомманипулировании фотокамеры. Если такой, просто увеличенный, снимок может бытьвам полезен, я сделаю его за несколько минут.

Холмс повернулся и вручил Джею пластинку:

– Мне бы хотелось иметь самый большой отпечаток с этойпластинки. И, если можно, пришлите мне его сегодня к вечеру. Я бы считал этовеличайшим одолжением с вашей стороны.

– Вы его получите, мистер Холмс, – заверил полковник. Черезнесколько минут фотокамера была снова упакована, и полицейские отнесли ее вниз.Мы условились встретиться на следующий день в одиннадцать утра, и Харден ссыном покинули нас.

После ухода наших гостей Холмс растянулся на диване, закурилтрубку и погрузился в молчание. Я, приученный не отвлекать его разговорами втакие моменты, остаток дня провел за журналами. В положенное время миссисХадсон принесла нам чай, но Холмса невозможно было убедить сесть за стол. Онпродолжал лежать на диване с отсутствующим взглядом и яростно курить. Со столауже убрали, когда посыльный принес от полковника отпечаток величиной примернодва фута.

Холмс наконец поднялся и разложил еще влажный отпечаток наобеденном столе. На увеличенной фотографии теперь можно было увидеть четкоеизображение замысловатого рисунка.

– Превосходно! – выдохнул Холмс, разглядывая отпечаток. –Теперь есть над чем поработать.

Его реакция внушала надежду, что он теперь будетобщительнее, но меня ждало разочарование. Вечер прошел так же, как и день, стой только разницей, что теперь Холмс сидел, нагнувшись над фотографией, крепкозажав в зубах трубку и внимательно рассматривая орнамент в лупу.

Когда я наконец решил, что лучше пораньше лечь спать, Холмсспросил: