вдовой В.К. Арсеньева считалась его первая супруга, Анна Константиновна, а Воля, сын от первого брака, получал гонорары за книги отца как единственный наследник. Сестре пришлось даже судиться с братом, и в итоге В.В. Арсеньева обязали выплачивать ей 20 процентов от его доходов. После этого отношения Н.В. Арсеньевой со второй семьёй отца окончательно нарушились. Работала она во время проживания в Хабаровске в самых разных организациях на достаточно случайных должностях: каменщиком и нормировщиком на стройке, кондуктором трамвая и автобуса, санитаркой в больнице.

По воспоминаниям тех, кто знал её в хабаровский период жизни, Н.В. Арсеньева злоупотребляла спиртным, постоянно скандалила на работе и дома, в её квартире устраивались выпивки. На неё поступали доносы такого содержания: «По общему совету коллег, считаю долгом предупредить вас о Наташе. Она обещала учиться, забыть прошлое, быть человеком, достойным своего великого отца. К сожалению, Союз писателей имел и имеет из-за нее одни неприятности. Она отвергла всех добрых и приличных знакомых, и вместо этого стала частить по кабакам. Она завела себе женщин непотребного поведения, из которых одна уже посажена, а вторая на грани высылки за проституцию. Она взяла себе в содержанки запойного алкоголика Репку 26 лет, который вот-вот будет удален из Хабаровска. На ее квартире начались систематические коллективные пьянки и прочее. Была коллективная жалоба на нее от жильцов дома…» [55].

В ответ заведующий отделом пропаганды и агитации Хабаровского крайкома КПСС писал: «К сожалению, неудачно сложившаяся жизнь и пребывание в заключении Натальи Владимировны Арсеньевой так ее озлобили, что она рассматривает все хорошее, что дал ей Хабаровск, как получение крох в счет неоплатного долга, в котором пребывает перед ней советское общество. Обследование условий жизни и работы Н.В. Арсеньевой подтвердило хорошие квартирные условия (отдельная секция в благоустроенном и газифицированном доме). Заработок ее в автобусном парке составляет от 60 до 100 рублей в месяц, плюс 18 рублей, получаемых по приговору суда с пенсии брата – В.В. Арсеньева. Было бы хорошо, если бы родственники Н.В. Арсеньевой сумели убедить ее изменить образ жизни, вылечиться от дурных наклонностей, учиться и приобрести квалификацию, к чему прилагает все усилия профсоюзная организация автобусного парка» [55].

Конечно, эмоциональное и даже психическое состояние Н.В. Арсеньевой было неустойчивым, и «усилия профсоюзной организации» тут помочь не могли. Наверное, многое проясняет её письмо Т.А. Фиалко, живущей в Москве двоюродной сестре, от 7 августа 1966 года. Даже по самому тексту видно, насколько волновали Наталью Владимировну и прошлые обиды, и нерадостное настоящее, и отношения с самыми разными людьми, включая литератора Г.Г. Пермякова и брата В.В. Арсеньева, и даже прочитанные книги. Письмо публикуется с значительными сокращениями, в основном касающимися бытовых вопросов.

«Милые дорогие мои тетя Женя и Тамара. С сердечным приветом и наилучшими пожеланиями к Вам Ваша Наташа. Тамарочка хочу тебе сообщить, милая что я никак к сожалению не могла выполнить твою просьбу о фото. Мне музей сделал портреты с мамы и с меня, а маленькие фото я оставила им. Знаю, что когда-то много фото маминых было в семейном альбоме у Красевых. Наверное в 37 году с перепугу все уничтожили. Надо сказать, что мама очень редко фотографировалась. Считала, что у нее лицо не фотогенично…

… Теперь о себе: работаю попрежнему в автобусном парке кондуктором. С 12 апреля по 5е мая пролежала в больнице в неврологической, лечили аменизином, дуплексом, током, глюкозой и еще всякими укрепляющими. Из больницы хотела написать, но врач (чудесный человек и психиатор – зав. отделением) меня всё время отговаривала: не надо волновать, выпишитесь – напишите…

… 5го числа я была выходная во вторую смену вышла выносить мусор и по лестнице подымается Пермяков – увидел меня, и как в дешевом дитективном фильме натянул шляпу до подбородка, голову вниз и крадучись проскочил мимо. Черт его принес к моим соседям Пичугиным из 32 кв. Зачем – не знаю. Очевидно замышляет какую-то пакость, – опять наверно состряпал кляузу и бегает, что бы собрать какие-нибудь подписи или так что-то вынюхивает. Не может успокоиться, что я в квартире, которую он «выхлапотал» – ух сволочь. Пичугины … оба на пенсии… Спрашивать зачем он шляется у них я не хочу – мы не ходим друг к другу, да и к тому же в тот день т. е. 5го он не застал их дома. Его отношение ко мне более, чем пристрасное. Он гадина живет на другом конце города а ездит натравливать против меня соседей, и милицию. У меня в конце июля был участковый (новый) – ничего не сказал, но был в 11 часов вечера и я поняла, что он что то или кого то хотел увидеть или проверить, хоть и спрашивал о самых невинных вещах. Когда я этого гада увидела, я так разволновалась и беда не приходит одна: – Первый раз заработала неприятность по работе: – нагрубила одному черту – а он оказался трестовским (нашего авто-пасажирского треста) работником, записал фамилию – наверно теперь прогрессивки лишат, и у кассы в этот день погрызлась, потому, что я не помню когда я была такая взвинченая, с 61го года не было у меня такого состояния. Я же не знаю, что этот гад стряпает, с какой стороны меня ужалит. Ведь ничего за мной нет, кроме работы нигде не бываю, у меня по неделям никто не заходит, а самочувствие после визита этого пса, как в 38 году: «помилуй господи не «ворон» ли за мной»… Я до того взбешена появлением этого гада, (ведь это меня выбивает из колеи совершенно) что если еще раз увижу его на лестнице – хвачу калуном – пусть потом судят. Я обалдела, когда увидела его, а так удобно было огреть его, когда он крался вниз по лестнице… Поверь мне Тамара, что труднее всего оправдываться или доказывать свою невиновность, когда тебя станут обвинять в том, о чем ты ни сном ни духом не знаешь. Прятать следы проступков легче в 10 раз, чем отрицать «нахаловку». Ну ладно, сейчас напишу тебе о книге Дьякова. Знаешь Томочка, «Один день Ивана Денисовича» на меня произвёл более яркое и тяжелое впечатление. Этот «день» описан так точно, так живо, что я будто снова очутилась в зоне. Как живые стоят передо мной «кавторанг», псы-надзиратели, степь, проволока, холод, голод, безвыходность и произвол. «Один день» – страшная вещь – по своей правдивости. И еще знаешь что? – Встречала я и таких вот, как Дьяков и ему подобные. Тут не «стойкость» нет,