Тамара, – это своего рода были фанатики, среди «жён» (т. е. Ч.С.И.Р.) – «члены семей изменников родины», тоже были такие «дьяковцы». Ох как я их ненавидела! За всё! За то, что они вскакивали и вытягивались в струнку перед «начальниками», за то, что в большинстве случаев были «придурками» т. е., говоря лагерным языком «придурки» – это обслуга: – повара, сторожа, медики, санитары, конторщики. За то, что те кто и был из них на общих работах, то так уж добросовестно, так качественно выполняли любую работу, что я их убить была готова. Какая-то собачья преданность. И потом, Тамара, этим фруктам сидеть было легче: и посылочки они получали и кантовались, а главное у них у всех был свой «Христос», фанатичная вера какая-то, как у баптистов всё равно. Я их в глаза называла тюремными патриотами. У меня и у большинства – этого «Христа» не было и нам тяжелее было поэтому. И эта смесь: рабская покорность, «вылизыванье» любую работу, зная, что сидят ни за что и еще вдобавок «ура» «да здравствует» и с фанатичной верой самым добросовестным образом отбывать незаслуженный срок. Им этим одержимым – легче было. И их меньше было. А основная то масса – это Иваны Денисовичи, кавторанги, я и мне подобные, не успевшие расцвесть, терпели произвол и в лагере и после. Эти черти освобождались, даже, после срока в 10-8, лет с радостью, а я с озлобленьем. Иду, помню, на пересылку – оглянусь назад и гвоздем в мозгах: – за что? – За что там за проволокой моя молодость осталась? А после срока? ведь загоняли, загоняли обратно в тюрьму. Пустоту создавали – ни прописки, ни работы. 8 лет гудка паровозного не слыхала, а меня только в захолустном селе прописали, да и то травили. Помнишь один (фамилию забыла) из ссылки пишет «жизнерадостное» письмо, что на 450 (старыми) конторщиком работает, живет в проголодь (имея образование высшее и отбыв нахальный срок). Да что это? Отрофирован ум? Собачья покорная радость? Подхалимаж утонченный? или нравственное дегенератство? Этих гусей начальнички в лагерях в пример нам ставили. Да меня на 2й бытовой срок озлобленность и толкнула. Я себя затравленной волчицею чувствовала все 2 года и 8 месяцев после первого срока и жить наконец пришлось по волчьи. Я не забуду склеп на Кишеневском кладбище, товарные платформы – вагоны, вогзалы, где ни за-что ни про что, когда я просила работы, а у меня отбирали подписку, что бы я в 24 часа убралась куда угодно, ибо после 2х таких подписок снова на 2–3 года небо в крупную клетку. А цементный завод? – Помольное отделение? – туда, видите ли, меня «не опасно было принять. А знала бы ты какой ценой я в эту закусочную попала, из которой, тяпнув выручку, я бежала, на 90 % зная, что меня поймают. И почему я бежала? – Ничего. Я этого никогда не забуду. И никогда не помирюсь с тем, что немецкая переводчица, в прошлом комсомолка, имела только 5 лет сроку, а я за поганые 5.000 (старыми) т. е. за 500 рублей имела 10 лет, не говоря о пре отбытых десяти годах. Ладно! – Словами все равно не выложишь, что в душе. И сейчас находятся сволочи, которые вслух Сталина хвалят, так почему же их не гнут в бараний рог? – Почему не расстреливают?

… Читаю много, иногда перечитываю старое, и впервые читаю лишь для того, чтобы убежать от собственных мыслей. Выбилась из сна, уже 3й день. Всегда боялась снотворных, а тут меня и нембутал не берет. В больнице поправилась на 7 кг. – поступила 39 – выписалась 46, а сейчас опять похудела. Сшила 3 платья…, а носить – не ношу. Некуда да и лень. Проходила в больнице анализы – опять лейкоцитоз. Волос снова стал сухой и сыпется, а хна опять исчезла из города… За июнь заработала 117 руб. (чистыми) а в июле села на 60 – машина ломалась и были дни, что вообще не выезжали из-за ремонта. На этом Тамарочка заканчиваю… А что Красевым не пишу, ну Тамара, милая, ну о чем я буду писать им? – Причесаться иногда не хочется, а не то, что строчки выдумывать. Они все жизнь прожили, как у христа за пазухой – о чем нам переписываться? – Мне их интересы безразличны, а о себе не знаешь о чем им писать. На этом до свиданья крепко обнимаю и целую тебя и тетю Женю… Твоя Наташа» [31].

В этом же письме Н.В. Арсеньева высказывает такую невесёлую мысль: «… Мне иногда кажется, что чорт с ними с пермяковыми и вольками: – мертвые не слышат, а живым какая прибыль от правды». Но как-то абстрагироваться от недоброжелательного окружения она всё-таки не смогла и в конце концов поменяла жильё в Хабаровске на однокомнатную квартиру в Благовещенске. Надо отметить, что к «выживанию» дочери В.К. Арсеньева из Хабаровска приложили руку и местные журналисты, и краеведы, почему-то писавшие о ней почти исключительно негативно. Её даже судили – по заявлению соседей – товарищеским судом, постановив выселить из квартиры…

В начале 1969 года Н.В. Арсеньева приехала в Благовещенск, где старалась не афишировать своё родство с известным писателем. Но в этом городе ей пришлось прожить недолго – 21 ноября 1970 года она умерла и там же похоронена. Долгое время вокруг жизни Н.В. Арсеньевой в Благовещенске и её смерти нагнетались разного рода домыслы, но теперь мы можем внести в этот вопрос относительную ясность. В октябре 2011 года автор этой книги побывал в Благовещенске и попытался найти людей, знавших Наталью Владимировну, а также её могилу.

В ходе недолгих поисков удалось побывать дома у С.С. Павлюка, бывшего партийного работника, затем начальника управления Амурского УВД, а после выхода на пенсию – начальника музея УВД. В 2011 году Сергею Степановичу, лично знавшему Наталью Владимировну, было 79 лет; в 2012 году он ушёл из жизни. К сожалению, он был болен и не смог показать место захоронения, но счёл возможным ознакомить меня с письменной справкой на Н.В. Арсеньеву, имевшейся в его архиве. Можно полагать, что подлинность этого документа несомненна; наличие у него на руках такой справки С.С. Павлюк объяснил тем, что ему было поручено «присматривать» за дочерью известного человека. Исходило ли это пожелание от УВД, партийных или других органов, выяснить не удалось.

Итак, сведения С.С. Павлюка о трудовой деятельности Н.В. Арсеньевой (после выхода из заключения). С января по июль 1959 года работала каменщиком в строительном Управлении № 3 строительного треста Северо-Осетинского Совнархоза (г. Орджоникидзе). В 1960 году