— Она что, ушла?

— В приёмной сидит, — сказал Марк и противно захихикал себе под нос. — Катерина её чаем поит. Катерина! А? Главный хотел кофием напоить, коньячку предлагал — не стала. Главный! А? Выходит, ничто человеческое и ему не чуждо. Да ей кому угодно голову заморочить — раз плюнуть. Проще пареной репы. Кака-а-ая женщина… Ну, да ты сам видел, что я тебе объясняю.

Мне захотелось ударить Марка. Всё-таки он бывает очень неприятным. Это его хихиканье себе под нос… И словечки эти якобы простонародные — раз плюнуть, проще пареной репы… И Марк всегда говорит не «кофе», а «кофий». Знает, что правильно говорить — «кофе», но говорит всё равно неправильно. Вроде как шутит. Это тоже неприятно. Когда достигаешь определённого положения, так и вести себя надо соответственно. Незачем всем подряд свою демократичность показывать. И о Главном незачем так болтать. Может, для него что Главный, что его секретарша — всё равно, но болтать незачем. Тем более — говорить, что кто-то отказался от угощения Главного, а с секретаршей чай пьёт. Марк, конечно, из такого круга, что ему наплевать, как на его болтовню может посмотреть Главный. Но болтать всё равно незачем.

Я уже потом понял, что мне захотелось ударить Марка не за это. Он всегда болтал, не задумываясь. Никто на это внимания не обращал. И я не обращал. По крайней мере, ударить его мне никогда не хотелось. А сейчас вот захотелось.

Потому что он сказал «кака-а-ая женщина». Он не имел права так о ней говорить. Он вообще не имел права о ней говорить, никак. Это пошло — обсуждать её со всеми. Давать свои пошлые оценки.

Я встал и молча пошёл из кабинета. Марк противно захихикал себе под нос и сказал за моей спиной:

— В приёмной, чай пьёт.

Я вышел и хлопнул дверью.

Мама говорит, что нельзя хлопать дверью, когда выходишь. Это признак слабости. Нельзя, чтобы другие видели твою слабость. Всегда надо искать сильные аргументы, а не хлопать дверью.

Ударить Марка — это был бы сильный аргумент. Но такой сильный аргумент я себе позволить не мог. Это сразу бы всё разрушило. Абсолютно всё. В моём возрасте начинать с нуля нельзя. Некоторые начинают, но, по-моему, это даже стыдно. Бессмысленно. Ну, начнёшь с нуля, пройдёшь все круги по новой, может быть, достигнешь к старости того же, что уже было. На поминках будут говорить про непростую жизнь, взлёты и падения, мужественное преодоление трудностей. Бессмысленно. Только идиоты создают себе трудности, чтобы потом их мужественно преодолевать.

Я вышел в коридор, хлопнул дверью и остановился. Не мог решить, куда теперь идти. Хотя знал, что надо идти к себе в отдел, мне надо было большой кусок дописать. Помню, я тогда пожалел, что накануне не дописал. Теперь вряд ли допишу, то есть — сегодня точно не допишу, времени совсем не осталось. Не знаю, почему я так подумал. Была середина дня, до вечера я бы сто раз что угодно дописал. Но тогда подумал, что времени не осталось, всё равно не успею, так что можно на завтра отложить. Я никогда ничего не откладываю на завтра. И вообще терпеть не могу такую привычку, ни в ком. Мама говорит, что организованность — это главное качество, которое необходимо для достижения успеха. Если какие-то, даже мелкие, дела всё время откладывать на завтра, так можно и всю свою жизнь на завтра отложить. Мама знает массу примеров, когда способные и неглупые люди так и не сумели ничего добиться, потому что были неорганизованными. Я тоже массу таких примеров знаю.

Я стоял в коридоре и думал, что успею завтра дописать. Не хотелось идти в отдел, просто не хотелось. Гнусная каморка, два на два, без окна, вечно электричество включено. Бывшая кладовка. В прошлом году я сам попросил Марка, чтобы он посодействовал получить мне эту каморку. Сказал, что могу писать только в полном одиночестве. Марк посодействовал, и я ходил, как будто мне орден дали. Марк тоже радовался. У всех был просто отдел, в одной комнате все сидели — и редактор отдела, и сотрудники. А у нас был кабинет редактора отдела и сам отдел, моя каморка. На эту каморку многие претендовали, а отдали мне. Тогда я очень этим гордился. Поставил туда письменный стол, два стула, две полки на стену повесил. Больше ничего не влезло, даже вешалка, так что верхнюю одежду я оставлял в кабинете у Марка. Это не имело значения, от кабинета Марка у меня тоже ключи были. А от моей каморки — только у меня. Мне все завидовали. Я сказал завхозу, что мне нужна табличка на дверь, он обещал заказать. Но всё не заказывал и не заказывал. Наш завхоз — как раз из тех, кто понятия не имеет об организованности. Потому до сих пор и завхоз. Мужику под пятьдесят, наверное, а он всё завхоз. Я бы таких сразу увольнял. Или вообще на работу не принимал. Потому что если до сих пор не смог ничего в жизни добиться, то уже и не сможет. Не работник. Я больше к завхозу не обращался. Зачем мне, чтобы разговоры пошли? Я попросил Володю нарисовать простую табличку, на бумажке, он сразу нарисовал. Володя хороший художник, так что табличка получилась не хуже, чем у других. Многие завидовали, что у меня отдельное помещение. И мне там сидеть нравилось, я действительно не люблю, когда во время работы народ без конца вокруг мельтешит.

А тогда я стоял в коридоре и думал, что в свой отдел мне идти незачем, всё равно я сегодня дописать уже не успею. И ещё думал, что очень хочется курить. Курить я бросил полгода назад, когда мы с Лилией начали встречаться. В её кругу все курили «Честерфилд» или «Мальборо», а у меня не было возможностей, чтобы доставать такие сигареты, я тогда курил «Яву». Конечно, не какая-то «Прима» без фильтра, но с «Мальборо» никакого сравнения. Не хотелось позориться, вот я и бросил. Все эти полгода мне часто хотелось курить, но я терпел. «Мальборо» доставать негде, а на «Яву» я уже не был согласен.

Вот я и стоял в коридоре, в свою каморку идти не хотел, а курить очень хотел.

Тут из своего кабинета выскочил ответсек и помчался прямо на меня. Может, и не на меня, он всегда носится, как угорелый. Но я стоял у него на пути, так что он налетел прямо на меня и сразу заорал:

— Ну, дождусь я от тебя чего-нибудь? Когда, наконец, материал сдашь?

Он всегда орёт. И всегда одно и то же. Мой материал был запланирован через номер, время ещё было. Но он всё равно орал так, как будто я ему текущий номер срываю. Когда он так орёт, все тут же начинают оправдываться, говорить, что не виноваты, уважительные причины приводить. С ним лучше не связываться. Он к нам в ответсеки пришёл из международников, ясно, какого полёта птица. В прошлом году он на меня тоже пару раз орал, и я тоже оправдывался, как все. Хотя я никогда номер не срывал, это не мой стиль. Но все знают, что с ним лучше не связываться, вот я и не связывался. А тут вдруг, когда он заорал, я подумал: вот ведь у человека какая собачья работа. Кто угодно может не сдать материал, сто раз так бывало. Или не то сдают. Или слишком большой, или слишком маленький. Написал, сдал — и с тебя взятки гладки. А ему номер надо делать — кровь из носу. Сдал кто-то, не сдал, — никому не интересно. Ещё бывает, что прямо из номера кусок снимают, надо что-то в дыру искать. Никто не думает, что ему номер делать. Вот и носится, как угорелый, орёт на всех. На самом деле наш ответсек был очень организованный работник. Если бы он вот так не носился каждый день и не орал на всех, может, никто ничего вовремя не сдавал бы. Я тогда ещё подумал, что ответсеком никогда не соглашусь быть, хоть это почти то же самое, что первый зам главного редактора. Подумал, что никогда не соглашусь вот так носиться и орать, и сказал: