Мы вместе вышли в коридор, прошли рядом несколько шагов, и она опять спросила:

— Так где тут у вас можно курить?

Я спросил:

— Хотите хорошую сигаретку? «Мальборо». Я у ответственного секретаря стрельнул.

И сразу пожалел, что так сказал. Она может подумать, что я хвастаюсь дружбой с ответственным секретарём. Что ей наш ответственный секретарь? Она сама только что, на моих глазах, говорила с Главным, как с приятелем. И Главный при этом смеялся.

Она сказала:

— Я «Мальборо» не люблю. Не накуриваюсь. Я к болгарским привыкла. Они у меня в сумке. Сейчас вернусь. Вы меня подождёте?

И пошла в кабинет Марка. Я не пошёл, стоял под дверью, слушал, как они там сразу заговорили, и Марк опять противно захихикал себе под нос. Я тогда вспомнил, что бросил курить полгода назад, а потом вспомнил, что обещал ответсеку дописать материал побыстрее, и уже хотел идти в свою каморку. Но тут она вышла с сигаретой и с зажигалкой, которую дала ей Катерина Петровна, и сказала:

— Ну, показывайте, куда идти.

А сама пошла впереди. Я шёл за ней и всё время думал, можно спросить, какие у неё духи, или нельзя. Прилично это или не прилично. Я же не знаю, что принято в её кругу. Вот в кругу Лилии все говорили про духи, про виски, про шмотки — что почём, какая фирма, откуда привезли. Но она была не из круга Лилии, из другого. Это точно. Она даже не знала, откуда её синяя куртка на белом меху, из Японии или не из Японии. По-моему, ей это вообще всё равно было. Я тогда подумал: из какого же она круга, если такие вещи для неё — всё равно? И от «Мальборо» отказалась, между прочим. И не стесняется говорить, что привыкла к болгарским. Как будто не придаёт таким вещам значения. Много было странного. Да всё было странным, абсолютно всё.

Про духи я не решился спросить.

Я догнал её и взял под руку.

Я тогда подумал: вот сейчас…

Нет, тогда я ни о чём не думал. Если бы подумал — то, конечно, не брал бы её под руку. А я взял. А потом уже подумал, что она может неправильно понять… То есть нет. Она может понять как раз всё правильно — и рассердится. И вот сейчас скажет что-нибудь такое, чтобы я знал своё место. Что-нибудь такое, от чего я провалюсь сквозь землю.

Она посмотрела на меня и спросила:

— Что?

С таким видом, как будто ждала, что я сейчас расскажу ей что-то очень интересное. Даже не знаю, что она имела в виду.

Я сделал вид, что просто веду её туда, где у нас все курят, вот потому и взял её под руку. Что я всех вожу под руку, что у меня привычка такая. У каждого свои привычки. Марк, например, вообще за плечи её хватал, и она даже внимания на это не обратила. Я не стал отпускать её руку, но на всякий случай сказал:

— Вон там, за цветами, закуток есть. Там и стулья, и пепельницы, и окно можно открыть, если надо. Очень удобно. И Катерина Петровна не застукает.

Она засмеялась и сказала:

— Тётя Катя — прелесть. Гениальная актриса. Её даже редактор побаивается, вы заметили?

И не стала отбирать у меня свою руку.

Рука у неё была горячая, как утюг, даже через рукав её свитера чувствовалось, до чего горячая. Свитер на ней был бледно-серый, тоненький, как шёлковый, но всё равно немножко пушистый. Тоже наверняка импортный. Я ни на ком таких свитеров не видел. Да никто бы в этот свитер и не влез. Может, он был тоже из Японии. И сделан по другим лекалам, не для всех.

А рука была очень горячая.

Я повёл её мимо цветов в тот закуток, где все курят, а сам думал, что там вместо пепельниц стоят три литровые стеклянные банки, почти всегда переполненные окурками, и воняют страшно. Она остановилась перед цветами, стала их рассматривать, спросила:

— Это сколько же лет такие джунгли выращивать пришлось?

Я понятия не имел, кому понадобилось выращивать эти цветы, сколько лет их выращивали и вообще откуда они взялись. Они всегда здесь были, на моей памяти — всегда такие же, только один в другую кадку пересаживали, но это тоже уже давно было.

Я подумал, что мне надо зайти в закуток первому, хоть окурки из банок в урну вытрясу. Поэтому выпустил её руку и полез сквозь эти джунгли. Кадки почти вплотную стояли, я уже давно не курил, так что забыл, как неудобно между ними пробираться. Я пробрался в закуток, а она осталась с другой стороны, за цветами, рассматривала их, трогала, что-то говорила — с цветами, что ли, разговаривала? Наверное, с цветами. Очень тихо говорила, я не всё слышал. Один раз расслышал: «Ты ж моя радость». Конечно, с цветами. Не со мной же.

Я вытряс окурки из двух банок в третью, получилась полная, почти с верхом. Я тогда подумал: надо сказать уборщице, чтобы каждый день за банками следила. Ведь на самом деле безобразие, смотреть противно. И воняет мерзко. Потом я подумал, что раньше, когда курил, мне не казалось, что мерзко воняет. И никто из курящих на это не жаловался. Она тоже курит, так что, может, не заметит, что воняет. Я поставил две пустые банки на подоконник, а полную спрятал за кадку одного цветка. Потом спросил:

— Вам помочь сюда пробраться? А то цветы тесно стоят, правда настоящие джунгли.

Она ответила:

— Я уже пробралась.

И вышла из этих джунглей так, будто они ей дорогу уступили. Я тогда подумал, что и в кабинет Марка она тогда вошла, как будто ей дверь дорогу уступила. Через узкую щель — не боком, а совершенно свободно. И сейчас вот так же, совершенно свободно.

Она щёлкнула зажигалкой, которую дала ей Катерина Петровна, и какое-то время смотрела на пламя. Как будто чего-то ждала. Не вообще чего-то ждала, а от этого пламени. От этой зажигалки. Я тоже смотрел на пламя зажигалки и тоже чего-то ждал. Она закурила и отдала зажигалку мне. Зажигалка была очень горячая. Я тогда подумал, что это она от её руки нагрелась. Даже в голову не пришло, что от пламени. Мне тогда вообще ни одной трезвой мысли в голову не приходило.

Она стояла, молчала, смотрела в окно и курила. Я стоял, молчал и смотрел, как она курит. Кажется, она обо мне забыла. Я тогда подумал, что сейчас мне лучше всего уйти. Мама говорит, что самый надёжный способ оттолкнуть женщину — это навязчивость. Я сказал:

— Я пойду, не буду вам мешать. И мне там ещё кое-что дописать надо, я ответственному секретарю обещал пораньше сдать.

— Конечно, — сказала она, обернулась и посмотрела на меня. — Конечно, идите. Тем более, что вы не курите. Я и так вас от работы оторвала.

Я тут же пожалел, что сказал про ответственного секретаря, что я ему пообещал. Она могла подумать, что я намекаю на своё особое положение в редакции, что работаю напрямую с руководством, через голову Марка. Я уже хотел объяснить, что имел в виду не это, но потом подумал, что ей мои объяснения не нужны. Какое ей дело до моего положения в редакции? Я ничего не сказал и ушёл. Хотел пойти к себе в каморку, но пошёл к Марку в кабинет. Я подумал, что надо дать понять Марку, что я нечаянно дверью хлопнул. Даже придумал план: надо войти, хлопнуть дверью, а потом сказать обыкновенным голосом: «Вот чёрт, опять хлопнула. Что-то у меня сегодня все двери хлопают». Вот так примерно. Чтобы у него не осталось каких-нибудь сомнений на мой счёт.